Поместный собор Русской Православной церкви. Избрание Патриарха Пимена

Я был поражен этим заявлением. Десять тысяч рублей! Это по «официальному курсу» больше десяти тысяч долларов, сумма, по нашим эмигрантским понятиям, колоссальная. Заметно было по реакции в зале, что предложение епископа Пимена вызвало сильное неудовольствие среди соборных архиереев, это выражалось на их лицах.

Теперь я склонен думать, что это предложение епископа Пимена было комедией, просто он хотел показать нам, «заграничным» архиереям, какие мы, «советские» архиереи, богатые (даже после постановлений 1961 года!).

Я хотел было выступить с протестом, но слово взял наш председатель, митрополит Никодим, и ответил епископу Пимену: «Президиум Собора не имеет никакого отношения к предложению владыки Пимена. Оно его личное и никого, кроме него, не обязывает. А от владыки Пимена мы с благодарностью примем столь щедрый дар». Все в зале облегченно вздохнули. Интересно, подумал я, внесет ли Пимен эти деньги?

На этом прения закончились. Митрополит Никодим спросил еще: «Нет ли желающих задать вопросы?» Их не оказалось. Далее он спросил: «Все ли согласны, чтобы Собор одобрил процедуру выборов Патриарха и постановления 1961 года?» Я на это сказал, что остаюсь при своем мнении, то есть совершенно не одобряю. Никто другой ничего не сказал. Помню, как это меня поразило. Потом митрополит Никодим спросил, согласно ли в принципе наше Совещание с упразднением на Соборе клятв против старообрядцев. Возражающих не было.

Совещание окончилось. После молитвы все стали расходиться. Было 8 часов 20 минут вечера. Мы заседали почти четыре с половиной часа.

Когда после окончания Архиерейского Совещания я направился к выходу Трапезного храма Новодевичьего монастыря, ко мне, не доходя немного до дверей – там столпилось много архиереев, – подошел епископ Корсунский Петр и сказал: «Monseigneur, j“ admire votre courage, j“ approuve entierement bien que je n“ ose pas vous suivre»[10]. И он мне объяснил, что у него нет смелости выступать так, как я, потому что и по возрасту и особенно по хиротонии он один из самых молодых архиереев, да к тому же он не русский и не может выступать по-русски из-за недостаточного знания русского языка и нуждается в переводчике. Далее он сказал, что он заметил, как многие из молодых епископов, сидевших близ него, хотя и молчали, но явно сочувствовали тому, что я говорил. Разговор перешел на владыку Антония (Блюма), нашего Экзарха. «Monseigneur Antoine, – воскликнул епископ Петр, – quelle honte! Il a retournft sa veste! C“ est ignoble![11] Лучше было бы, если он совсем бы молчал, чем так отречься от своих слов, да еще просить прощения».

И он начал мне рассказывать, как все с нетерпением и надеждой ожидали вторичного выступления митрополита Антония и как он всех разочаровал и огорчил своим «отречением». Все опустили головы, уныли и потеряли интерес к дальнейшим прениям. Что-то надломилось. Я сказал, что считаю сказанное епископом Петром о митрополите Антонии преувеличением, так как «отречение» митрополита Антония относилось преимущественно к тайному голосованию, и здесь я с ним более или менее согласен, а о постановлениях 1961 года он говорил только мимоходом.

«Нет, – возразил епископ Петр, – у всех создалось впечатление, что он отрекся именно от своей оппозиции постановлениям 1961 года. А вот Вы этого не сделали и заявили это четко».

Этот первый отзвук на мои выступления на Архиерейском Совещании, конечно, ободрил и утешил меня. Значит, я не один, и многие мне сочувствуют, хотя и бояться говорить открыто. Тем не менее, я был еще не уверен, действительно ли это так и насколько широко это сочувствие. Ведь епископ Петр был иностранцем, живущим на Западе, он мог не разобраться в обстановке и принять свои собственные чувства за всеобщие.

Оставалось все же фактом, что ни один из архиереев, живущих в пределах Советского Союза, ни одним словом не высказался на нашем Совещании не только против постановлений 1961 года, но даже против открытого голосования. Молчали: митрополит Алма-Атинский Иосиф, архиепископ Вениамин Иркутский, архиепископ Леонид Рижский, архиепископ Феодосий Ивановский, архиепископ Кассиан Костромской – перечисляю только наиболее видных. Возвращаясь в этот момент в гостиницу «Россия», я еще не знал, как они были сейчас настроены. В общем, из шестидесяти девяти участников Совещания на нем выступило всего двадцать. Остальные молчали, не возражали, но как они были внутренне настроены, мне было неясно.

За ужином в гостинице было, конечно, много народу, но особенно интересных разговоров не было. После ужина я поднимался на лифте вместе с архиепископом Винницким Алипием. Мы с ним почти однолетки, он только на год моложе меня, а значит – это человек, помнящий «старый режим».

– Как Ваша фамилия? – спрашивает он меня.

– Кривошеин, – отвечаю я.

– Ого, – многозначительно и вместе с тем сочувственно воскликнул он. – Министерская фамилия!

Через некоторое время, когда мы пересели в другой лифт и к нам подсел епископ Феодосий (Дикун) Полтавский, архиепископ Алипий заметил: