Толпа пошла по улицам в направлении центрального парка. В парке она остановилась у площадки поэтов, где, по традиции, непризнанные поэты обычно читали свои опусы. В тот день на площадке был только один старик, длинно вещавший что-то очень философское. Вначале и поэт и толпа удивились друг другу.
Поэт, воодушевшенный столь многочисленной аудиторией, начал вещать с большим задором, а толпа вслушивалась в гипнотические, ритмично повторяемые строки, и пыталась что-либо понять. Наконец, первые ряды толпы ринулись на площадку, подхватили старика и с криками потащили его в неизвестном направлении. Другой рукав толпы двинулся к спортивным комплексам, снес ограду и на некоторое время задержался у площадок, где проходил городской турнир по эротическому воллейболу.
Правила игры запрещали иметь на себе что-то из одежды, кроме спортивнх туфель, очень короткого халатика и цветного банта в волосах. Толпа, на две трети состоявшая из мужчин, простояла у площадок минут пятнадцать. После этого забор сломали и мало кому из спортсменок удалось спаститсь бегством. Толпа была настроена против зеленых, а зеленые в свое время начали пропагандировать сексуальную свободу, как форму близости к природе – поэтому спортсменки были обречены. К тому же, в толпе было немало РБЗЖДисток, а эти борчихи в большинстве своем ненавидели секс.
За прошедшие десятиления нового века люди успели отвыкнуть от жестокости.
Люди ведь примерно одинаково жестоки во все времена. Но в каждой отдельной эпохе жестокость конкретного человека складывается со средней жестокостью его времени. В последние десятилетия время стало мягким: прекратились войны, терроризм еще не сошел на нет, но стал гораздо более мягким и не таким многоубийственным. Преступность сократилась настолько, что детективы пререставали пользоваться спросом. Но в тот день время снова оскалило зубы.
Два часа спустя по центральным каналам показали новый фильм: о том, как зеленые выкрали сыновей руководителей РБЗЖД и пытались организовать шантаж. Но ревностные борчихи не поддались. Тогда зеленые начали пытать детей и производить с ними генетические манипуляции. Сына Уваровой, перед тем, как бросить крокодилам, превратили в оранга. От оранга осталась лишь кисть руки, на которой сохранились вполне человеческие отпечатки пальцев.
Правительство попыталось ввести военное положение, но военные воспротивились. Военные тоже имели жен, а жены были против. Каждый генерал имел жену, а многие имели еще и матерей. Женщины уже давно управляли этим миром.
Здание городского отдела борьбы с генетической преступностью было почти пусто. Несмотря на события, происходившие снаружи, здесь было тихо. Никакой суматохи, никаких решений, никаких действий. В полицейском управлении города происходило то же самое. Приказы сверху не поступали. По всей стране творилось одно и то же, но никто не принимал никаких мер.
Реник был в мастерской. За прошедший год Дюдя, изобретатель следящей системы, оброс длинной черной бородой и сильно растолстел. Дюдю не наказали и не модифицировали: его изобретательские способности оказались слишком полезными.
Сейчас над городом летало несколько сот птиц, выполняющих разные задания, в основном связанные со слежкой. Центр всей этой следящей системы находился здесь, в подземной мастерской горотдела.
– Что теперь будет? – спросил Дюдя. – Похоже на переворот.
На одном из экранов в объемном изображении распростерлось тело эротической воллейболистки. Женщина была либо мертва, либо без сознания.
– Для начала выключи своих голых баб, – приказал Реник.
– Вы не понимаете.
– Заткнись. Тебя интересует, что сейчас будет? Будет хаос, смерть и разруха. Это в лучшем случае.
– А в худшем?
– В худшем – диктатура шизофреничек в черной форме. Они уже показали, на что способны.
– Вы тоже показали, – не без издевки заметил Дюдя.
– Рано осмелел, – тихо сказал Реник.
– Простите. Но пленка подлинная. И про крокодилов, и про оранга. Я специально прогнал через компьютер.
– Конечно подлинная. Еще месяц назад они орендовали один из крокодильих питомников.
– Кто?
– Шизофренички в черном. Они сами скармливали крокодилам людей – заметь, я сказал «людей», а не клонов. Они просто не смогли бы найти столько клонов. Они делали это и делали фильм. Потом они сделали фильм и о детских пытках.
– Но… – возразил Дюдя.
– Что еще?
– Но мертвый оранг – это действительно был ее сын.
– Да. Но мы этого не делали. А это значит лишь одно: она САМА отдала своего сына, чтобы помочь организации переворота. Теперь ее ничто не остановит. Ее можно только убить. Ее и ей подобных.
– По-моему, это слишком, – сказал Дюдя. – Это невозможная жестокость.
– Ну почему? Отдал же господь своего сына на смерть и муки ради исправления мира? Почему бы ей не сделать то же самое?
– Потому что она не бог.
– Конечно, – сказал Реник. – Но, кажется, она считает себя богом. Что это?
Влючи поближе.
Толпа людей двигалась по набережной в направлении здения горотдела. В руках многих были палки.
– Что они будут делать? – прошептал Дюдя.
– Для начала бить стекла. Потом ворвутся внутрь.
– А полиция?