Помни обо мне

А ее скотина оказалась не только злопамятной, но и быстрой.

Кастальское аббатство ордена святой Интруны походило, скорее, на крепость. Впрочем, насколько Дарьен помнил историю, были времена, когда высокие, в два человеческих роста, стены обители укрывали от мира не только сестер и живущих при монастыре мирян, но и крестьян близлежащих деревень. А их в округе было множество: плодородная почва, рукав Суатры, мелкий для судов, зато для лодок, орошения и рыбных садков — в самый раз. И пусть земли, на которых стояли все обители, принадлежали короне, десятина, идущая ордену, была щедрой даже в голодные времена. Все искали покровительства Интруны, дарующей руками святых сестер, чудо исцеления. Пять столетий назад только оно уберегло земли и народ Арморетты от Черного Мора, выкосившего соседние страны. Тогда Хюнвар Мудрый, вопреки советам отцов церкви, даровал немногочисленному еще ордену святой Интруны широчайшую автономию и привилегии.

Хильдерик сказал, а Дарьен не видел причин не верить брату, что отменой эдикта Хюнвара королева-регент отблагодарила нынешнего Верховного Прелата за аннулирование отцовского завещания. Через неполную неделю после похорон назначенный покойным королем Харольдом регентский совет был распущен, а Дарьен лишен закрепленного в том же завещании статуса принца крови и выслан из страны.

Двенадцать лет.

Два нарушенных обещания.

И если первое, данное отцу, он еще успеет выполнить, то второе… Второе все еще отзывалось в сердце глухой болью. Когда после возвращения Дарьен впервые столкнулся с постаревшей королевой в коридоре дворца, ему стоило неимоверных усилий не схватить Гизельду за горло. Не встряхнуть, чтобы блеклые, словно рыбьи, глаза расцветил ужас. Сдержался, спасибо трем сотням ступеней. А она сделала вид, что не замечает его. Как в детстве. Только тогда Гизельда срывала на нем зло за отцовскую любовь, сейчас — за любовь брата. Короновавшись, Хильдерик, которого, казалось, всегда интересовали лишь книги, музыка, вздыхания под луной да балет, приструнил матушку. И последний год настоятельно советовал вдовствующей королеве удалиться в монастырь. Дарьен всегда говорил отцу, что малыш Хиль еще всем покажет.

Хлопнуло окошечко, дрогнули и поползли тяжелые ворота, но вместо сестры-привратницы в затененном проеме показался седой мужчина с повязкой на левом глазу, судя по выправке, из военных. Он смерил всадников цепким взглядом, оперся на крепкий посох и махнул головой, мол, проезжайте. Закрывать не стал: сзади приближалась карета.

Просторный гостевой двор аббатства встретил будничной суетой: ржали кони, пел кузнечный молот, спешили завершить дела монахини и помогающие им миряне — святым сестра просто рук не хватило бы, управиться с хозяйством. Рядом с трехэтажным зданием гостиницы грузили дорожную карету, и богато одетая дама что-то говорила девочке в розовом платье.

Алана спешилась первой. Протянула подскочившему мальчонке поводья своего чудовища, вложила в ладонь монетку, а когда тот попытался вернуть, покачала головой.

— Оставь, у моего коня скверный характер, — и повернулась к Дарьену. — Что дальше?

Тот проводил задумчивым взглядом удаляющийся круп Ветра, посмотрел на трехэтажное здание монастырской гостиницы, высокий купол храма Всеотца и ворота внутреннего двора, из которых показались две фигуры в синем облачении. Заметив в руках одной из монахинь высокий посох, Дарьен улыбнулся.

— Поприветствуем аббатису. Похоже, нам сегодня везет.

— Помолюсь, чтобы удача продержалась до столицы. Подождем или попробуем обогнать их?

Рука с зажатой в ней дорожной перчаткой указала на людей, стекающихся к настоятельнице для благословения.

— Подождем. Думаю, мы надолго отвлечем сестру Марию-Луизу.

Аббатиса с ласковой улыбкой погладила кудряшки девочки, стянутые серебряной сеткой.

— Вы знакомы?

— А разве я не говорил? — Дарьен посмотрел на сосредоточенную Алану. — Она моя крестная.

Едва заметный прищур и кивок, словно она оценивала изменившуюся расстановку фигур на шахматной доске.

Устала. Ничего, еще немного и нормальная постель, горячая еда, отдых, от которого даже он не откажется. Совсем разленился на дворцовых перинах!

С нетерпением дождавшись, когда людской поток иссякнет, Дарьен пошел к монахиням.

— Благословите, сестра, — его голос вибрировал от сдерживаемого смеха.

Зеленые, как чистейшие исмаэльские изумруды, глаза аббатисы вспыхнули удивлением. Несколько вдохов она всматривалась в лицо Дарьена, после чего, прошептав: “Хвала Всеотцу”, — протянула руку. Поцелуй кольца закончился пальцами, крепко ухватившими герцогское ухо.

— Крестная!

Замерев в полупоклоне, Дарьен не видел, как улыбнулась Алана и удивленно поправила очки сухопарая монахиня с восковой табличкой в руках.

— Теперь-то ты обо мне вспомнил, — прищурилась аббатиса.

— Я вам писал!

Дарьен попытался одновременно оправдаться и вывернуться из тонких пальцев. Куда там.

— «Жив, здоров, целую ваши руки» — это называется писал? Мужчины…

Аббатиса воздела очи горе, вздохнула и, отпустив многострадальное ухо, протянула руку Алане.