Помни обо мне

“Никогда не оставляй за спиной публично униженного мужчину, Алана. Если, конечно, не собираешься умереть раньше него”.

Нужно обязательно съездить в Сан-Мишель, я уже год не была на ее могиле.

Но стоило переступить порог конюшни, и тяжелые мысли разлетелись семенами одуванчика. Потому что в наших краях проще встретить муриоше*, чем чистокровного исмаэльского рысака. Особенно такого: белого, как чайка на гербе Морфан, достойного нести на своей изящной спине королеву фейри. Ровно таким я вчера, проведывая Лютика, любовалась в конюшне аббатства святой Интруны. Совпадение? Золотой ставлю — нет.

*Муриоше — злобный дух, который превращается в старого осла.

— Помочь?

— Шла бы, — не оборачиваясь, начал рослый чернявый парень, однако рывок и ржание Лютика заставили его посмотреть в мою сторону и резко замолчать.

Аж зубы стукнули.

Пока конюх таращился темные, как переспелые вишни, глаза и пытался отряхнуть солому с расшитого скорее матерью, чем женой жилета, я потрепала Лютика по длинной шее.

— Тяжелый день, да?

Судя по выражению глаз и исполненному муки ржанию, день у Лютика вышел тяжелее, чем у мучащихся в посмертии грешников.

— Конь с характером, — улыбнулась я конюху, — но меня знает. Я помогу расседлать и почистить.

Парень задумчиво поскреб стриженый затылок.

— А не тяжко будет, сестричка?

— За больными, думаешь, легче ходить?

— И то правда, — губы под полоской усов расплылись в ослепительной, прям погибель девичьих сердец, улыбке. — Помоги. Но не думай, — поспешно добавил парень, когда я, кивнув, потянулась к ремням подпруги, — я в долгу не останусь. Мать сегодня пироги ставила, Сахарные. Любишь?

— Кто ж их не любит?!

— Это ты еще мамкиных не пробовала. У нее такие пироги, из самого Тампля господа едут, чтоб откушать. Даже король, только не этот, этого туточки еще не было, а старый… Я-то сам, конечно, совсем мелким пацаном был, но мать рассказывала, что король…

Я улыбалась, кивала, поддакивала и, не забывая оглаживать щеткой повеселевшего Лютика, словно невзначай задавала невинные на первый взгляд вопросы. Так что когда, пообещав непременно заскочить на кухню таверны за обещанным пирогом, я вышла из пахнущей соломой, навозом и неприятностями конюшни, мне было известно не только как выглядит владелец исмаэльского рысака, но и какую комнату он занял. Осталось выяснить зачем.

Огороженный высоким частоколом двор «Зерна малиновки» дремал, накрывшись, словно парчовым одеялом, золочеными майскими сумерками. Лениво фыркала остывающая кузня, и служанка с двумя тяжелыми ведрами, топая, поднималась по внешней лестнице на галерею второго этажа. Похоже, мое замечание о ванне, Дарьен принял всерьез. Вспомнив, что в спешке оставила сумку в карете, я свернула к длинному навесу и заглянула в прикрытое синим бархатом окно. Пусто. Возможно, какая-то добрая душа позаботилась о моих вещах? Отмахнувшись от постыдного желания спрятаться в манящем полумраке от всего и всех, я выпрямила спину и направилась туда, где за красной дверью метали на стол стаканы с пивом и обсосанные до последней капельки жира косточки жирных каплунов, запускали ложки, а то и пальцы в наваристое рагу из барашка, мазали на нежную мякоть булочек паштеты и предавались прочим, неподобающим моему статусу радостям плоти.

В небольшом заполненном светом и веселым гомоном зале не обнаружилось никого, даже отдаленно похожего на благородного адельфоса лет восемнадцати с темными волосами и родинкой над верхней губой. Зато нашелся Дарьен в компании кучера и Кодра. И судя по их лицам, его история была исключительно смешной. И столь же неприличной. Я еще раз внимательно осмотрела таверну, отмахиваясь от мелькающих перед глазами лиц: пилигримы, тройка военных и подсевший к ним за стол купец, дородная женщина во вдовьем чепце что-то выговаривает парнишке лет тринадцати, дремлет над тарелкой королевский гонец, крестьяне судя по жилетам местные, монах… Похоже, единственным аристократом в этом зале был тот, кто уж никак аристократом не выглядел.

Я позволила себе задержаться в тени и пять ударов сердца любоваться улыбкой, что красила Дарьена куда больше, чем прямой нос и по-королевски длинные волосы. Такой, с непослушными медными вихрами, в синем гамбезоне охранника, он казался обманчиво близким. И на миг, на один болезненный миг, я позволила себе увидеть в герцоге и брате короля мужчину, который мог бы быть моим. Тело отозвалось дрожью, огненной дорожкой поцелуев на взявшейся мурашками коже, горьковатой сладостью на губах и тихим шелестом Брокадельена. А когда подавальщица, выставляя на стол миски с едой, как бы невзначай, задела Дарьена бедром и призывно улыбнулась, в душу мне словно плеснули кипящее масло.

Святая Интруна, неужели я ревную?

Это отрезвило лучше, чем нырок в осеннее море.

Никогда не трать силы на ревность, девочка. Если мужчина твой, это глупо, а если нет — глупо вдвойне.

Я ущипнула себя, вложив в пальцы поднятые словами наставницы стыд и ледяную злость.