Помни обо мне

Дарьен нахмурился, но Хильдерик, как будто, не замечал состояния своего уже бывшего первого министра.

— Кроме вашей младшей дочери. Она станет женой моего брата.

Это еще что за новости?!

Дарьен едва не произнес это вслух.

— Вы сетовали на мою неспособность продолжить род Хлодиона, Антуан? Что ж, если Всеотец не даст мне наследника, я назначу преемником первенца Дарьена. Я слышал, вы хотели видеть на троне своего внука? Считайте это моим подарком за годы вашей верной службы короне. Вот только ваша дочь… Я буду молиться, чтобы она оправилась после родов.

Де Рош все же упал. Но не покатился, как кукла-кокеси, а захрипел, пытаясь не то сказать что-то, не то вдохнуть. Дарьен бросился к нему, выхватил кинжал и, не обращая внимания на сдавленный крик Окли, одним точным движением вспорол драгоценную парчу кафтана, сорвал жабо, высвободил из капкана кружев толстое запястье и тремя пальцами попытался услышать голос сердца.

Поздно.

Антуан граф де Рош, первый министр Арморетты, один из тех, кто двенадцать лет назад лишил его дома, был мертв.

— Ты убил его! — взвизгнул за спиной Окли. — Убил! Подме…

Дарьен вскочил, чтобы заткнуть этого болвана, но когда обернулся Окли уже скулил у стены, держась за наливающуюся густой краснотой щеку.

— Простите, Ваше Величество, — произнес Гийом Деруа, разжимая кулак, — я хотел бы узнать, — он подчеркнуто не замечал ни Окли, который пытался подняться после его удара, ни бездыханного тела де Роша, — могу ли я как-то заслужить ваше прощение? Я раскаиваюсь. Искренне раскаиваюсь, что позволил вовлечь себя в это недостойное предприятие.

Сказав это, он поклонился. Глубоко. И очень почтительно.

— И я, Ваше Величество! — отец Эквитан словно ожил и с удивительной для своего возраста прытью рванул к королю. Дарьену пришлось почти в прыжке схватить его за скользкий шелк сутаны. — Я давно хотел просить вас… Мое здоровье более не позволяет… И… И вы же не опозорите старика, который учил вас молитвам!

Хильдерик потянулся, взял со стола колокольчик, зажал в кулаке и сказал, глядя почему-то в окно:

— Сегодня вы мои гости. Пока еще гости, и я рекомендовал бы вам хорошо подумать, какого будущего вы хотите, если не для себя, то для своих наследников. Франц, — серебряный перезвон призвал в кабинет секретаря и нескольких гвардейцев, — проводите благородных адельфосов в комнаты, позаботьтесь об охране. И, — Хильдерик повернулся и, Дарьену показалось, несколько мгновений заставлял себя смотреть на тело де Роша, — пусть его уберут.

Кабинет опустел быстро. И как только за Францом дЭгре закрылась дверь, Дарьен подошел к столу, на котором Хильдерик вновь раскладывал по порядку непослушные перья…

— Что-то не так?

… И листы бумаги.

— Хиль?

Чернильницу, уже пустую. И белоснежное кружево манжета, случайно соприкоснувшись с лужей, почернело, заставляя Хильдерика сжать губы в тонкую белую линию.

— Хиль, что…

— Я убил его, — очень тихо сказал он. — Окли прав, его убил.

— А ты, что, собирался в последний момент его помиловать? — небрежно поинтересовался Дарьен, внимательно разглядывая напряженное лицо брата.

— Нет, — Хильдерик взял перо и принялся крутить в тонких бледных пальцах. — Де Рош и Окли — безнадежны. Мне было нужно получить Деруа и с ним — контролируемую оппозицию в Совете. А отцу Эквитану я собирался предложить заменить приговор монастырем в обмен на согласие признать тебя принцем и выдвинуть в преемники кандидата, на которого я укажу.

С каждым словом перо вращалось все медленнее, а под конец остановилось, и Хильдерик наконец-то посмотрел на Дарьена.

Он их просчитал. Малыш Хиль. Он их всех просчитал. И опять не ошибся. Тогда…

— Тогда в чем проблема? — озвучил свое недоумение Дарьен. — Партия за тобой. Они все показались мне более чем готовыми принять твои условия.

— Я видел, что ему плохо, — белые брови Хильдерика сошлись к переносице. — Я мог остановиться. Но не стал.

Он вздохнул.

— Я тебе так скажу, Хиль, эта смерть уж точно лучше виселицы. Кстати, на Рассветных, если вассал подводит своего сюзерена, он идет и вспарывает себе живот. Сам. И считает это милостью, ведь ему позволено было сохранить лицо…

— Ты опять меня забалтываешь?

В тихом вопросе послышалось озадаченное облегчение.

— Я просто не понимаю, — пожал плечами Дарьен, — почему ты так этим расстроен.

— Потому что я хотел этого, Дар, — светлые глаза на миг потемнели. — Чтобы он боялся, чтобы ему было больно. Не значит ли это, что я…

А ведь он не охотился. Присутствовал, но чтоб самому загонять… Никогда. И в турнирах не участвовал. Не из страха. Хильдерик просто говорил: “Не хочу,” — и отец не заставлял. В конце концов, для такой работы у короля всегда есть егери, солдаты, вассалы, которые почтут высшей честью стать заступниками своему сюзерену в судебном поединке. И конечно же, палачи.

И вряд ли кто-либо из них, отняв жизнь, хоть на миг усомнился в своей природе.