Помни обо мне

И единственной светлой новостью за все эти черные дни — бастард не вернулся в Керинис. А следом — чудо! — известие о том, что посреднику готовы предоставить неопровержимые доказательства его смерти. В обмен на золото. Тысяча золотых — щедрая плата за голову сына обычной шлюхи.

Встреча должна была состояться ночью. И ночь эту королева почти не спала. Именно поэтому она встала так рано, поэтому надела роскошное платье и рубины, поэтому пила сладкое, как месть, вино Альби.

За спиной послышался перестук каблуков и шелест юбок, но вместо долгожданного голоса Шарлотты, что утром обещала принести своей королеве добрую весть, раздался совершенно другой голос. Холодный, как тишина усыпальницы. Голос, которого она надеялась больше никогда не услышать.

— Доброе утро, матушка.

Королева не обернулась. Не ответила, только сжала в ладонях словно заледеневший кубок.

… Всеотец сохрани и помилуй, отец Эквитан, вы видите?!

… не жилец, прими Всеотец его душу.

… а смотрит, смотрит-то как! Разве ж дитя людское будет так смотреть?

Нет! Отдайте… Дайте его мне! Мой…

Подменыш…

— Знаю, вы ждали не меня…

Злая ирония этой фразы подарила улыбку, которая тут же исчезла, опала увядшим лепестком, а холод кубка лизнул кончики дрогнувших пальцев.

Знает?

Он знает?!

Нет.

Нет, какой вздор! Он не может знать. Не может. Потому что об этом не рассказал бы ни де Рош, ни Окли, никто из тех слабаков, к чьей помощи она вынуждена была прибегнуть. Эту тайну она доверила только…

— … но Графиня Шеваз арестована.

Шарлотта?!

Золотые лепестки впились в ладони.

Но Шарлотта? Зачем? А может, все же…

Нет! Он просто знает, как она ценит Шарлотту, а значит это еще одна попытка поглумится, сделать ей больно.

С первого вздоха он только и делает, что причиняет ей боль.

… Ваше Величество, Ваше Величество, вам нельзя вставать. Вы слишком слабы, доктор не велел. Ваше Величество, вернитесь! Ваше Величество не смотрите! Ваше…

— Как и Ожье Люссак.

Кто?

Королева нахмурилась, пытаясь вспомнить, но за этим именем не было ничего. Ни гнева, ни презрения, ни гулкой тоски.

…Гизельда, послушай.

— Нет! Это ты! Ты виноват! Твой блуд! Всеотец наказал нас… Мой мальчик…

— Гизельда, это, это наш сын.

— Нет!

Нет. Ее сын другой. У него золотые волосы и синие глаза. Он здоровый и сильный. О нем не говорят украдкой, шепотом, совершая знак Всеотца, когда думают, что она не видит.

Вино было горьким, как ее память, и холодным, как голос за спиной.

— Юноша, которому адельфи Шарлотта ссужала деньги на покрытие карточных долгов. Он должен был помочь избавиться от одной ее, а точнее, вашей… Проблемы.

На миг, слишком короткий для кого-либо, кроме нее, он замешкался. И последнее сказанное им слово вышло резким. Почти гневным.

Значит, все-таки знает… Знает что бастард мертв.

Это ведь справедливо. Это ведь только справедливо, что сын этой девки, даже с его темными волосами так отвратительно похожий на Хартвейга, больше не напомнит о ее дорогом потерянном мальчике.

А Шарлотта…

— Графиня настаивала, что это была ее идея.

Шарлотты ей будет не хватать…

— Знаете, матушка…

Его голос стал ближе. Тише. И еще более безжизненным, хотя она не думала что такое возможно.

— … я заставил бы вас проглотить эту тысячу золотых. Монету за монетой…

Он не посмеет! Не посмеет!

Даже такой, как он не посмеет…

— …Но Дарьен жив, и только поэтому вы еще дышите.

— Жив?! — слова сорвались с губ против воли.

Королева вздрогнула и все же повернулась. Заставила себя посмотреть в лицо того, кто всю свою жизнь незаслуженно называл ее матушкой. И это отталкивающе в своей белизне лицо было спокойно.

Слишком спокойно.

— Нет, — сказала королева, — он мертв. Ты просто не хочешь верить. Надеешься, что вернется, как вернулся после тех двенадцати лет. Но не в этот раз, — она прикрыла глаза, чтобы в полной мере насладиться сладостью этих слов. — Нет, не в этот раз. Он больше никогда не…

— Дарьен вернулся ночью.

Нет!

— Ты лжешь!

Он лжет.

— Я не лгу, матушка, и до конца дня, ваши фрейлины подтвердят это. Но если требуется, чтобы Дарьен нанес вам визит…

Кубок в руках королевы дрогнул.

— Нет!

Нет… Нет…

— Как пожелаете.

Он подошел еще на шаг, и королева едва удержалась, чтоб не отпрянуть.

— Но я усвоил урок, матушка, — он прикрыл веки с белыми иголками ресниц и на миг зажмурился так, словно и вправду мог испытывать боль. — И намерен продемонстрировать вам, насколько хорошо я его усвоил. Ночью я приказал подготовить покои в Девичьей башне. Вы отправитесь туда немедленно.

Что?!

— … Я запрещаю вам покидать башню, писать и получать письма, равно как и принимать у себя кого-либо, кроме вашего духовника.

— Ты не посмеешь!

— Те же правила будут распространяться на дам, которые решат последовать за вами.

— Не посмеешь! Я никогда не соглашусь на это!

— Мне нет никакого дела до вашего согласия, — он смотрел на нее своими отвратительно светлыми глазами. И сейчас в них не было ничего. Даже ненависти. — Как и до того, пойдете вы сами, или вас потащат к Девичьей башне силой. Вам решать, какой вас запомнит двор… Ваше Величество.