Помнят польские паны. Прелюдия

Пара разведывательных танков, AMR-33 и AMR-35, считалась быстроходными и «проходимыми», хотя и имела пулемётное вооружение и слабую броню. Зато их лёгкие пехотные и кавалерийские танки «Рено R-35/R-39», FCM-36, AMC 35, «Гочкисс-H35/H35», помимо 37-мм пушек, обладали весьма крепкой бронёй до 40 миллиметров. Не говоря уже о средних «Шар-D1» и «Шар-D2» (последний, кстати, уже с сорокасемимиллиметровкой). Самым же лучшим, мне кажется, у них является средний «Сомуа S35», лишь немногим уступающий в защищённости нашим первым «тридцатьчетвёркам». По крайней мере, немецким танкистам во Франции приходилось идти на серьёзные хитрости при столкновении с этими «кавалерийскими» танками.

А вот с тяжёлыми танками у «лягушатников» не задалось. Их «Шар B1» с бронёй в 60 мм выглядел полным недоразумением: массивный, с короткоствольной 75-мм пушкой в спонсоне корпуса и «сорокасемимиллиметровкой» в башенке от «Сомуа», с явно недостаточным для его массы двухсотпятидесятисильным двигателем. То же самое, только в более острой форме, касалось очень редких гигантов «Шар С2», выпускавшихся до 1921 года и имевших просто невообразимые размеры: 10 метров в длину, три в ширину и более четырёх в высоту.

Какие из этого можно сделать выводы? Если не считать не очень распространённых обеих «Матильд», то с британскими танками бронетехника СССР, даже без нашей помощи, будет сражаться почти на равных. А вот с «французами» могут появиться серьёзные проблемы. Как раз из-за их более толстой, чем у «англичан», брони. И это притом, что бронирование самых массовых советских танков Т-26 и БТ разных модификаций совершенно не защищает от танковых и противотанковых орудий противника.

Фрагмент 15

29

Ульрих Граф, 16 июля 1939 года

С гибелью человека, для которого я был верной опорой во время подготовки Национальной Революции, перевернулась и моя жизнь. Рана от пули полицейских оказалась тяжёлой, и целых три месяца я провёл в тюремном госпитале, пока готовился суд над участниками нашего выступления. На скамье подсудимых я так и не оказался, но жизнь пришлось начинать сначала: Адольфа Гитлера, телохранителем которого я был, нет в живых, мой колбасный бизнес разорён, продолжать карьеру профессионального борца не позволяют последствия ранения. Так что в течение первых двух месяцев я жил лишь на пожертвования друзей и знакомых.

Потом потихоньку удалось восстановить лавочку, а благодаря авторитету, который я снискал, пытаясь закрыть собой фюрера, уже через два года я вошёл в состав городского совета Мюнхена. После возвращения из Австрии Германа Гёринга, тоже получившего там, на Одеонсплатц, два ранения, второй человек в партии, впечатлённый моим поступком, предложил мне стать теперь его телохранителем. Но я, увидев, что Гёринг не предпринимает никаких шагов к возрождению запрещённой правительством партии, отказался, сославшись на ухудшившееся из-за раны здоровье.

Гёринг никогда не был человеком нашего круга. Родился в семье дипломата, детство провёл в замке, подаренном его отцу евреем, любовных отношений с которым его мать даже не скрывала. Да, во время Великой войны дослужился до чина капитана и прославился тем, что сбил 22 самолёта врагов. Но после возвращения из эмиграции в связи с амнистией участников Национальной Революции охладел к политике и с головой ушёл в бизнес.

И не он один разочаровался в Нашем Деле. Так полностью отрёкся от него генерал Людендорф, шедший рядом с фюрером навстречу полицейским цепям. Остались в Австрии и Швейцарии некоторые другие видные партфункционеры.

Но в стороне от процессов национального возрождения я не остался. На меня вышли люди из организации «Консул», созданной одним из активнейших участников выступления Каппа и Лютвица в 1920 году майором Пабстом. Пабст позиционировал себя не как национал-социалист, а как фашист, очень тесно сотрудничал с австрийскими фашистами и партией Муссолини. Прикрываясь службой в концерне «Рейнметалл», он создал тайную боевую сеть «Консул», занимавшуюся нападениями на французских оккупантов в Рейнской области и покушениями на германских политиков-соглашателей и «красных» по всей территории Фатерланда. А лавка скромного мюнхенского колбасника Ульриха Графа, была в этой сети явкой для его людей.

«Звёздным часом» «Консула» стали боевые столкновения патриотов с коммунистами и социалистами, которые некоторые даже называют гражданской войной. Потом было противодействие польским интервентам в Восточной Пруссии, Силезии и Померании, временно примирившее Вальдемара Пабста с правительством. На фоне этой борьбы к нему примкнул даже военный руководитель «Капповского» выступления генерал Лютвиц, после амнистии 1925 года уединённо живший в Бреслау.