Помнят польские паны. Прелюдия

Да только, когда мы всю эту ораву пешочком отконвоировали в военный городок Троицко-Магнитогроского полка, и они собственными глазами убедились в отсутствии в нём панельных пяти- и девятиэтажек, поглазели на время от времени снующие по пыльной дороге «полуторки» и «трёхтонки», вдоволь налюбовались на красноармейцев и красных командиров в форме с петлицами, собственными ушами услышали «чух-чух-чух» паровозов по Транссибу, кажется, начало доходить, что им сказали правду про 1939 год. Да и поначалу ерепенившиеся менты попритихли.

Развлечение, конечно, было не только для них, но и для аборигенов, впервые увидевших серый ментовской камуфляж и российские флаги на шевронах. Что сразу же вызвало у многих открытую неприязнь: «беляков в плен взяли».

Рядовых бойцов ОМОНа тут же определили на гарнизонную гауптвахту, а их командира в звании капитана и «прокурорского» с Кобелевым отвели в штаб полка, где мне был выделен отдельный кабинет. Пока достраивалось здание штаба «Особого учебного центра», куда потом переселятся командиры этого учреждения, формируемого ударными темпами.

— Ну, что, Сергей Маратович, убедились в том, что вы не в 1994-м, а в 1939-м году? — начал я разговор в присутствии личного представителя Берии старшего лейтенанта госбезопасности Воскобойникова. — Я, конечно, извиняюсь перед вами всеми за то, что вы, в отличие от других, оказались в этом времени помимо своей воли, но уже ничего не изменишь. Вы нам просто не оставили возможности поступить иначе.

— Что значит «не изменишь»? — недовольно буркнул полковник.

— А то и значит, что оборудование, при помощи которого и мы, и вы тут оказались, взорвано, и возвращение в 1994 год теперь невозможно. По крайней мере, в течение ближайших нескольких десятков лет.

— Вы думаете, его невозможно создать заново? Как я понимаю, его создавал Туманян, а направления исследований, которые он вёл до выхода на пенсию, НАМ хорошо известны, — намекнул он на Контору.

— Не все. Тот эксперимент, который подсказал ему возможность такого перехода из одного времени в другое, он объявил неудачным, все расчёты уничтожил, и вёл последующие эксперименты уже вне вашего поля зрения. Чтобы восстановить весь ход его работы, придётся потратить добрый десяток лет. И даже если кому-то удастся заново вычислить те коэффициенты, что вычислил он, то дальнейшие опыты будут бесплодными: межвременной канал доживал последние недели и закрылся бы даже без взрыва оборудования. Хотя, конечно, мы бы его всё равно вам не оставили: вы же разработки Туманяна всё равно американцам за бесценок продадите.

— И вы не боитесь, что нас будут искать? — продолжать «гнать волну» сотрудник прокуратуры.

— Это вряд ли. Вас просто посчитают погибшими при взрыве лаборатории: там же было заложено больше тонны взрывчатки, и вас бы просто разнесло на молекулы, не проведи вас наш человек в этот мир. Кроме того, а какая вам разница, будут вас искать или нет? Напоминаю: вы в 1939 году, и вернуться в 1994-й вам удастся только в том случае, если вы сумеете прожить ещё 55 лет. Но это будет уже совершенно другой 1994-й год, поскольку этот мир очень сильно отличается от того, что вы помните по нашей истории.

«Политинформация», подкреплённая выложенной Воскобойниковым перед последними из прибывших из будущего людьми политической картой Европы, разумеется, вызвала массу скептических, а то и вовсе насмешливых улыбок. Но этого, в общем-то, я и ожидал, поскольку в подобное и я не сразу поверил, когда ознакомился с материалами, полученными Туманяном. Так что завершил лекцию следующими словами:

— Вам всем остаётся либо согласиться на сотрудничество с Советской Властью, либо… Нет, товарищ (или господин?) Харитонов, не лес валить, как вы подумали, а делиться с ней вашими знаниями не совсем добровольно, — предугадал я реплику «прокурорского». — Причём, при добровольном сотрудничестве последуют серьёзные повышения в званиях. Как видите, я теперь не полковник в отставке, а старший майор госбезопасности. Вам, Сергей Маратович, полагается такое же звание, а вам, капитан Оловенцев, петлицы либо старшего лейтенанта ГБ, либо майора войск НКВД. Ну, и вашим подчинённым, в зависимости от звания ТАМ, повышение на одну-две ступени. Но, честно говоря, я видел бы ваше подразделение не в войсках НКВД, а в качестве ядра Отдельной мотострелковой бригады особого назначения, которую всё равно вскоре придётся создавать.

Первым «сдался» Оловенцев.

— С ребятами я, конечно, ещё переговорю. Но если всё это правда, то лично я согласен.

— Я вас не тороплю. По крайней мере, сутки на размышление у вас есть. А чтобы вам не было скучно сидеть на «губе», вам выдадут советские газеты за последнюю неделю. Вы же всё-таки не арестованные…

— Почему так мало? — спросил Харитонов. — Всего сутки…

— Потому что у меня больше времени нет. Завтра нам уже нужно будет выезжать в Москву, и в каком статусе вы отправитесь в путь, зависит только от вас.