Помнишь ли ты, Анаис?

Полина влюбилась в начинающего инженера авиации. Полина стала приезжать в Туфревиль-ла-Корбелин от силы на три дня. Полина бросила учебу, как только Станисласа после стажировки приняли на постоянную работу в Центр авиационных технологий в Бальма. Они залезли в долги на двадцать пять лет, чтобы купить этот дом, террасу, бассейн, и маленькая фея Полина превратилась в домохозяйку. Они хотят ребенка, у них пока не получается, а я – признаюсь начистоту – почти надеюсь, что и не получится. Никогда. Я чувствую, что для Полины это последний шанс когда-нибудь снова стать свободной.

Не то чтобы Стан был плохим мужем (Станислас терпеть не может, когда его называют Станом).

Не то чтобы Полина не выглядела счастливой. Просто не о такой жизни для нее я мечтал.

– Твои куклы еще у тебя?

Я задал вопрос с самым невинным видом, за аперитивом – бокал розового вина с грейпфрутовым соком перед каждым и блюдце с оливками посередине.

Мюгетта прожгла меня взглядом. Прицельный огонь, да и только.

– Мои куклы? – переспросила Полина, и ее огромные глаза от удивления стали еще больше.

А ведь я постарался подобраться к теме как бы между прочим. Упомянул для начала каникулы на Кикладах – лучшее из наших воспоминаний – вдвоем, потом вчетвером (Мюгетта уверяет, что мы зачали Полину на Санторини, под кратером, и это она настояла на том, чтобы вернуться туда десять лет спустя с детьми). Флориану было шесть лет, и он целыми днями выстраивал в ряд свои машинки, чтобы они заехали на паром. А плутовка Полина то и дело нарушала строй, как сбивают с пути цепочку муравьев, катая туда-сюда складную колясочку, в которой теснились четверняшки.

И готово дело, можно спросить о куклах!

Моя грубая уловка не обманула Мюгетту, но Полина отвечает, не заморачиваясь лишними вопросами:

– Я не знаю. Разве они не остались у вас?

Я помню, как однажды субботним утром Стан и трое его друзей с тулузским акцентом прикатили к нам в фургоне и за какой-то час вынесли из дома все детство Полины: мебель, книги, тетради, игрушки, одежду.

Грабеж средь бела дня. Нам осталась пустота.

– Нет, Полина. Ты все забрала.

Она задумывается. Моя дочь все такая же хорошенькая, когда хмурит брови. Паршивец Стан осознает, как ему повезло? Понимает, что поймал в свои сети лучшую в мире девушку?

– Не все, – возражает Полина. – Я увезла только нужное: письменный стол, музыкальный центр, книги и конспекты. Игрушки я точно в Тулузу не брала.

Не может быть, Полина!

Я только качаю головой, чтобы не перечить моей детке при муже, но знаю, что говорю. Кукол в доме нет. Я все перерыл. Нашел какие-то старые игрушки, школьную доску, пеленальный столик, но ни одной куклы!

– А разве вас не заливало? – спрашивает вдруг Полина.

Черт! Она права! Заливало! В конце зимы 2014-го сорвало черепицу, и мы обнаружили протечку на чердаке. Многие коробки промокли, пришлось выбросить все, что заплесневело. Пытаюсь вспомнить, что именно, и не могу…

– Да, – утвердительно киваю я.

Кажется, Мюгетту все это забавляет. Но пусть не надеется, я легко не сдамся. Коль скоро у Полины такая хорошая память, пусть покажет, на что способна!

– Ты их помнишь? – Выдержав театральную паузу, достаю фотографию из висящей на спинке стула сумки.

Четыре куклы сидят в ряд. Черненькая, беленькая, рыженькая и лысая.

Такое чувство, что Мюгетта сейчас плеснет мне в лицо розовым вином с грейпфрутовым соком. Или запустит в меня блюдцем с оливками. Но она колеблется – выбирает между боевым истребителем и пикирующим бомбардировщиком. Воспользовавшись ее замешательством, передаю снимок Полине. Моя бывшая фея-егоза, ныне почтенная матрона, берет фотографию равнодушно, и вдруг лицо ее так и сияет.

Как при вспышке молнии.

Сразившей меня наповал.

За долю секунды мне открылась истина: все, что я пережил, чего ждал, что терял, стоило этой минуты. Этой чистой эмоции.

Моя дочка, ставшая женщиной, ставшая серьезной, ставшая сексуальной, знающая, от чего отказалась, и довольствующаяся тем, чего добилась, моя Полина, взглянув на фотографию, вновь обернулась девочкой, со всеми детскими мечтами, откуда ни возьмись всплывшими на поверхность, девочкой без комплексов, без мальчиков, без бремени двух тысячелетий женского удела на плечах… Просто девочкой, которая твердо верит, что жизнь можно лепить, как пластилин.

Что четыре ее куклы живые и единственные в мире.

Полина проводит пальцем по четырем пластмассовым рожицам:

– Шарлотта, Лора… Имани и Келли.

Я гоню от себя мрачную мысль.

Ты бросила их. И папу тоже бросила.

– Ты их нашел! – радуется Полина. – Ты привез их?

Мое сердце дрожит, как веки дочери.

Стан смотрит на жену как на безумную.

Ничего, привыкай, старина, в твоей одомашненной фее живет фея-мечтательница, которую тебе никогда не приручить!