Как только мастер вспомнил про ужин, у него потекли слюнки. Он просто не мог его дождаться. Сегодня Волент отрезал прекрасные свиные шницеля и уже поджаривал их. На ужин он готовил то ломти вкуснейших шницелей, то такое сочное и благоухающее жаркое из говядины, что от желания его отведать человеку становилось просто дурно, а то бифштексы, или бесподобные свиные котлеты, или любимую им сербскую «мушкалицу» из трех сортов мяса, такую острую, что дух захватывало и приходилось заливать ее порядочным глотком вина, но он готовил разными способами и превосходные гуляши, иногда бульоны и всевозможные фарши. Ланчарич умел справиться и с гусятиной, начинить индюка, приготовить птицу, фазана, зайца, кабана или косулю.
Ломти сочного мяса он укладывал на огромном плоском фарфоровом блюде и окружал массой чеснока, лука, редиски, огурцов, жгучих перчиков, зеленого салата, к этому подавал гренки, натертые чесноком, глазунью, картошку в мундире, ну и, конечно, вино. После такого ужина обоим приходилось подолгу отдыхать, они отдувались, потели с натуги и довольства, жадно пили вино, курили крепкий табак, их согревал огонь от котлов, и они с благодарностью думали, что, слава богу, они в этом мире мужчины и мясники.
Пока Речан дорезывал мясо на более мелкие куски, чтобы они поместились в электрическую мясорубку, которая управится с ними в два счета, Ланчарич заканчивал приготовление ужина. Вспомогательный столик в углу помещения он накрыл чистой льняной салфеткой и поставил к нему две старых кухонных табуретки, которые он называл гокерликами. Из малого буфета вынул тарелки, стеклянный кувшин для вина и два стакана. Потом вышел с кувшином и наполнил его вином.
— Мештерко, прошу, — указал Волент на накрытый столик. Поставил на него запотевший кувшин и пошел за приготовленной едой в соседнюю комнату.
— Ага, — сказал Речан и кончил работать. Немного стесняясь, он постоял и не спеша пошел к столику, словно был здесь просто гостем.
Волент вернулся с большим блюдом, от которого шел манящий запах мяса. Он смеялся:
— Мештерко, нынче ужин удался мне на славу. Сегодня я повар лучше, чем Молнар у Вагнера в «Централе». Сейчас мы, понимаете, так поработаем челюстями, как и полагается гентешам. Садитесь, я положу вам.
Мастер сел и кашлянул от нетерпения. Пока помощник накладывал в его тарелку, он рассеянно гладил ладонями колени.
Наконец оба с аппетитом принялись за ужин.
Когда доели, Волент налил в стаканы вино. Оба, как по приказу, выпили до дна, отчего им захотелось рассмеяться, но они не рассмеялись, потому что их охватило блаженство, а пуще — лень, и молча, глядя перед собой, медленно и глубоко затягивались сигаретами, словно сил у них осталось только на то, чтобы слушать, что происходит вокруг. На улице крепчал ветер и стучал в окна, в соседнем помещении гудели под котлами топки, в которые Волент минуту назад подбросил дров, шипел пар из напорного котла и кипело благоухающее сало. Речан был в состоянии полного довольства, не хватало ему, пожалуй, часов, мощного часового механизма, который бы ему где-то за ухом громко отсчитывал эти добрые минуты жизни.
Он подумал: когда человек намучается, тогда он и может оценить эти прекрасные мгновения, а если кто в жизни не мучался, тому это и в голову не придет. Так уж устроен мир. Доброй едой и питьем может насладиться один трудящийся человек. Эти дары приносят радость лишь тяжело работающим людям. Ну не счастливый ли он человек, если познал все это? Конечно, ведь иначе ему бы этого не понять.
Он спокойно вздохнул, чувствуя облегченье и ту целительную грусть, против которой человек никогда не восстает.
— Вот я и говорю, мештерко, — прервал вдруг Волент молчанье и, улыбаясь, посмотрел на мастера, — что… — он смолк, но не перестал улыбаться… — что ни одной бойне не обойтись без тегер… без грузовой машины. Нашей тоже. Что вы на это скажете?
— Грузовик? — спросил Речан. У него перехватило дыхание, он даже покраснел от волнения. Машина? Это его давняя и пока несбыточная мечта!
— Ну конечно, грузовик… — рассмеялся Волент и закурил новую сигарету.
Речан смотрел на мясистое потное лицо приказчика; этот слов на ветер не бросает и всегда в общем-то ставит его перед свершившимся фактом.
— Признаюсь, — начал Речан степенно, — я уже давненько подумывал об этом, в прежние времена у мясников внизу, в городе, бывали машины, но я-то всегда работал в деревне и на аукционные рынки и ярмарки ходил пешком через холмы… через горы… даже в Липтов, на Ораву… Вниз, правда, никогда не ходил, хотя многие мне советовали. Но я в моторах не разбираюсь, так что всегда опасался, как бы не разбиться.
— А не слышали о какой-нибудь машине? — спросил Волент.