Помпа

Ещё бы! Мать сразу отвела Юльке Лучшую комнату, где стоит телевизор. Изволь теперь спрашивать, словно командиршу, можно ли включать-выключать!.. А когда Шурец только разок подёргал струны висевшей над кроватью гитары, Галя швырнула его с порога, как котёнка.

Баба Катя то и дело потчует гостью ряженкой либо сливками, точно та телок двухнедельный. Отец, в первый же вечер усадил Юльку за стол, словно председательницу, и завёл:

— Ну, а жизнь в Москве-столицё, к примеру, хороша?

— Жизнь? Нормальная, — бойко отвечала Юлька. — Театры, музеи… Тьма интуристов. На стадионах катки из искусственного льда. В парках аттракционы…

— Культура!.. Тебе здесь у нас вроде скучно покажется.

— Почему же? Крым всесоюзный курорт. — Юлька порозовела.

— Мировой! Курортников — что гусей и утей, — прыснул Шурец, за что и схлопотал от примостившейся у двери Галки тумака.

— Да… Был я в сорок четвёртом проездом с фронта в Москве. Народищу!..

— Сейчас около десяти миллионов, — не моргнув, подхватила Юлька. — Часто в школу опаздываешь — улицу перейти невозможно. Машины, троллейбусы… Есть, правда, подземные тоннели. С лампами дневного света!

— Во заливает! — не выдержал Шурец.

Тётя Дуся сурово глянула на него.

— А скажи-ка, Юлечка, — вступила в разговор и она, — насчёт магазинов у вас как? Ситцев, обуви, промтоваров — вволю?

— Ситцы больше не в моде. Натуральные шелка, — с готовностью сообщила Юлька.

— Натуральные, поди, кусаются?

— Как то есть кусаются?

— Не всем по карману! — захохотал дядя Федя.

— Ну что вы… — Юлька мило улыбнулась. — Сейчас ведь ещё многие носят мини-юбки. Это недорого.

— Всё-то ты, я вижу, примечаешь, во всём разбираешься, — не то одобрительно, не то насмешливо сказала тётя Дуся. — А папа с мамой хорошо живут?

— Старики? Нормально.

— Какие уж они старики, зачем так обзывать! Хата наша тебе после городской квартиры — ничего?

— Нормальная. Комнат много. У москвичей теснее.

— Хата и верно просторная, хоть жильцов сели, — тётя Дуся горделиво обмахнулась полотенцем. — Сами строились! Федя с Петрушей… Совхоз, ясно, материалу подкинул. Мы, бабы, только мазали.

— Как — мазали? — сморщила нос Юлька.

— По-здешнему. Чтобы глазу приятно было, чистенько. А вы с мамой в Кузьминках, на родине нашей, давно не бывали?

— Ездили как-то. По Оке. Метеором, — привирает Юлька, потому что до Кузьминок они добирались обыкновенным речным трамваем. — Метеор — это такой пароход на крыльях. Развивает скорость до ста километров в час.

— Не пароход, а теплоход, — усмехнулся Пётр, молча возившийся у окна с радиоприёмником. — Понимать должна разницу, не маленькая.

— Да, конечно, я оговорилась, теплоход! — поспешила исправиться Юлька.

— У нас в Кузьминках хорошо… — тиская в руках полотенце, задумчиво проговорила тётя Дуся. — Лес, река…

— Лес и на Агармыше — заблудишься! — взрывается Шурец.

— Там берёзок нету, сынок.

— Берёз в городском парке пять стволов насадили! — Это про райцентр, где учится Галя.

Галя да баба Катя в тот вечер молчали, будто сговорившись. И Пётр больше слова не вставил, хотя слушал внимательно.

Галку вообще с приездом москвички словно подменили. Ходит как по струнке, следит за сестрой насторожёнными глазами, а сама на день два платья меняет и волосы, по-новому причёсывает.

…Интересно, о чём это будут секретничать девчонки сегодня? То ходили друг за дружкой, как гусыни, а нынче с утра забрали Юлькину драгоценную гитару, бабкино одеяло, подушки и пошли в сад под большой орех.

Шурец духом обежал плетень, забрался на орех и притаился в его ветвях. Девочки устраивались внизу основательно. Постлав одеяло, взбив подушки, легли; Юлька положила на живот гитару и тихо затренькала. Солнце сквозь незагустевшую ореховую листву рябило им ноги и головы. Шурец сидел на развилке могучих веток, словно его и не было. Даже примолкший было соловей щёлкнул и засвистал бесстрашно, да кукушка за усадьбой снова пошла куковать в зарослях ажины.

— Транзистор удобней, — донёсся до Шурца Галин голос. — Повесил через плечо и ходи себе слушай.

— Устарел! — Это отвечает Юлька. — Теперь больше на гитарах принято.

— Сыграй что-нибудь, а?

Юлька садится. Прилаживает гитару, начинает не перебирать, а часто щипать струны.

— Ты петь можешь? «Чёрного кота» знаешь?

— Устарел. Я тебе лучше песенку одну английскую…

Мягкий звук гитары и тонкий Юлькин голос глушат шорох завозившегося в ветках Шурца: он отсидел ногу. Но Юльке уже надоело петь. Она кладёт гитару, ложится рядом с Галей. Девочки молчат, молчат, потом Юлька спрашивает:

— У вас кино поблизости где-нибудь есть?

— В клубе. Детский сеанс — пять копеек, взрослый — двадцать. Не то с Петром в город ездим, — быстро отвечает Галка.

— Купаться в море тоже ездите? Мотоциклом?

— Прямо! Грузовик по воскресеньям с колхозного двора возит.

— Терпеть не могу грузовики! Фырчат, рычат…

Опять помолчали.

— Ты Конан-Дойля читала? Я — в подлиннике. Моя школа ведь английская, показательная. К нам очень часто делегации иностранные приезжают.

— На что?

— Смотреть! Из класса выделяют… кто лучше говорит. Для встречи.

— Тебя выделяли?

— Конечно.

Снова замолчали. Будто воды глотнули.