Помутнение

– А вот это вас проймет наверняка. Слыхали, в фейерфилдовской больнице есть три младенца, которым надо каждый день вкалывать дозу. Сестра попробовала...

– Меня проняло, – механическим голосом перебил Фред.– Вполне достаточно, благодарю.

Хэнк продолжал:

– Когда представишь себе новорожденного, который не может прожить без героина, потому что...

– Достаточно, спасибо, – повторило расплывчатое пятно по имени Фред. – Иногда мне хочется сойти с ума. Но я позабыл как.

– Это утраченное искусство, – сказал Хэнк.– Возможно, со временем выпустят инструкцию.

Всякий раз, сидя напротив Хэнка и докладывая, Фред испытывал в себе глубокую перемену. О ком бы ни шла речь, что бы ни происходиловсе теряло смысл.

Сперва он приписывал это действию костюма-болтунья. Потом пришел к выводу, что дело не в костюме, а в самой ситуации. Хэнк по профессиональной привычке проявлял полное безразличие: ни любви, ни ненависти, никаких сильных эмоций. Какая польза от чувства вовлеченности, когда ты обсуждаешь преступления, совершенные людьми близкими и даже, как в случае Донны и Лакмена, дорогими? Надо нейтрализовать себя: они оба сделали это – Фред в большей степени, чем Хэнк. Они говорили в нейтральных тонах, они нейтрально выглядели, они стали нейтральными.

Потом чувства нахлынут... А пока, сидя за столом, Фред ничего не ощущал. Он мог описать все увиденное с полным безразличием. И что угодно выслушать от Хэнка. Например, он мог запросто сказать: «Вчера Донна наширялась низкопробным заменителем ЛСД, и половина кровеносных сосудов в ее мозгу полопалась». О своей любимой... Или: «Донна мертва». И Хэнк спокойно запишет это и, может быть, спросит: «У кого она купила дозу?» или: «Где будут похороны? Надо выяснить номера машин и фамилии присутствующих», – и он будет хладнокровно это обсуждать.

Превращение вызывалось необходимостью беречь чувства. Пожарные, врачи и гробовщики вели себя так же. Невозможно каждую секунду восклицать и рыдать – сперва изведешь себя, а потом всех окружающих, У человека есть предел сил.

– Как насчет Арктора? – поинтересовался Хэнк.

Фред, находясь в костюме-болтунья, естественно, докладывал и о себе. Иначе его начальник – и весь полицейский аппарат – знал бы, кто такой Фред.

– Арктор ведет себя тише воды, ниже травы, – как всегда сообщил Фред.– Закидывает пару таблеточек смерти каждый день...

– Сомневаюсь.– Хэнк взял со стола листок.– Мы получили сигнал, что у Арктора водятся большие деньги.

– Так...– протянул Фред, понимая, что «большие деньги»– это то, что ему платили в полицейском управлении.

– По данным нашего информатора, – продолжал Хэнк.– Арктор в самые неурочные часы исчезает, причем под разными предлогами и ненадолго. Хэнк взглянул на Фреда.– Вы замечали что-нибудь подобное? Можете подтвердить? Что это значит?

– Скорее всего его цыпочка, Донна, – сказал Фред.

– Хм, «скорее всего»... Вы обязаны знать.

– Донна, точно. Но я проверю и сообщу. Кто информатор? Не навет ли это из мести?

– Имя неизвестно. Телефонный звонок – через какое-то самодельное искажающее голос устройство.

– Боже! – возмутился Фред.– Так это же вконец ошизевший торчок Джим Баррис! Баррис еще в армии занимался всякой электроникой. Как информатору я бы ему ни на грош не верил.

– Мы не знаем, Баррис ли это, и, так или иначе, Баррис – не просто вконец ошизевший торчок. Им особо занимаются несколько людей... С сегодняшнего дня все побочные задания отменяются. Главный объект наблюдения – Боб Арктор. У него есть второе имя? Он употребляет инициал...

Фред издал сдавленный звук.

– Постлэтуэйт.

– Как это пишется?

– Понятия не имею.

– Национальность?

– Валлиец, – ответил Фред. Он едва слышал, в глазах расплывалось.

– Установим новую голографическую систему. Вы будете осуществлять контроль и наблюдение.

– Постараюсь, – пробормотал Фред. Он чувствовал, что отключается, и мечтал: скорей бы все кончилось... И еще: закинуться бы парой таблеток...

Напротив него бесформенное пятно что-то писало и писало. заполняя бланки и требования на оборудование, с помощью которого Фред должен будет установить круглосуточное наблюдение за своим собственным домом, за самим собой.

...Вот уже больше часа Баррис возился с самодельным глушителем, смастеренным из подручных средств стоимостью одиннадцать центов. Он почти добился цели, располагая лишь алюминиевой фольгой и куском пористой резины.

В ночном мраке заднего двора дома Боба Арктора, среди кустов и мусорных ящиков, Баррис готовился произвести пробный выстрел.

– Соседи услышат, – беспокойно проговорил Чарлз Фрек. Он опасливо косился на освещенные окна окрестных домов; должно быть, смотрят себе телик или покуривают травку...

– Зачем тебе глушитель? – спросил Лакмен, держась в стороне. – Глушители ведь запрещены.

– В условиях нашего вырождающегося общества и бесправия личности каждый стоящий человек должен быть постоянно вооружен, – мрачно заявил Баррис.– Для самообороны.

Он закрыл глаза и выстрелил. Раздался дикий грохот, на время оглушивший всех троих. Вдали залаяли собаки. Баррис с улыбкой стал разворачивать алюминиевую фольгу. Ему, казалось, было забавно.