Понаехали!

И не стоит ли вернуться? Только подумала, как поняла, что нет, возвращаться смысла нет, что и в её приходе тоже его было немного, что и книга, и камень — всего-навсего осколки прошлого, части его, которым она, Эльжбета, придавала чересчур уж большое значение.

— Знаешь, не хочу тебя пугать, — все так же отстраненно заметила Марьяна Францевна, — однако… такое дело…

Дверь, которая вывела их в коридор, тоже исчезла.

Взяла и…

— Надеюсь, что стены не планируют… — она ткнула пальчиком в камень. — А то вот… всякое сказывают.

— Нет, — Эльжбета Витольдовна прислушалась… к себе?

Ко дворцу?

К чему-то вовне… когда-то давно, когда она была молодой ведьмой, которая еще не знала, сколь сложно устроен мир и что в мире этом следует в первую очередь внимать голосу разума, ибо прочие голоса говорили… не то, так вот, в те далекие времена она… слышала.

Что именно?

И не вспомнить уже… глупости всякие вроде соловьиных трелей под утро. Они каким-то непостижимым образом пробивались сквозь полог тишины. А может, виной тому были распахнутые окна. И еще розы так одуряюще пахли.

Душа летала.

Летала, летала и утомилась. Успокоилась.

Выросла.

— Знаешь, — Эльжбета Витольдовна огляделась, понимая, что находится в месте, которое любому иному человеку показалось бы… пугающим. От коридора ничего-то не осталось, и теперь их с Марьяной окружали стены. — Мне кажется, нам пытаются что-то сказать, но мы не слышим. Почему?

— Старые стали. Оглохли.

— Скорее уж позволили себя оглушить… — Эльжбета вытащила кристалл и сжала его в ладонях, пытаясь согреть собственным теплом. — Решили, что удобнее не слышать. Не слушать. Не понимать.

Кристалл оставался прохладным.

Тепло уходило внутрь, но, выходит, недостаточно его было?

— Я просто хочу понять, — сказала Эльжбета Витольдовна камню. — Что происходит?

…стены вот согревались.

И…

…эти стены были поставлены на крови и силе, ими же связаны во веки веков.

Но что с того?

…не крепость должна была стать на берегу озера, но дом…

Она все равно не понимает.

…безопасный. Надежный. Способный защитить тех, кто доверился ему.

Или…

…и залогом тому камень, что принял на себя тяжесть этого дома. Нет, вовсе не тот, что держит в руках Эльжбета Витольдовна. Точнее, не совсем тот. Нынешний — малая частица того самого и…

— Опасность, — губы шевельнулись сами собой. — Смертельная опасность.

— Что?

— Он нас не выпускает, ибо договор еще действует. Мы… все клялись хранить. Оберегать. Служить… ему и его потомкам, которым угрожает опасность.

Нет, знание не пришлось. Эльжбета слышала шепот, где-то там, вовне, слабый, едва различимый. И не отпускало ощущение, что она сама виновата в собственной глухоте.

Не только в собственной.

— И опасность столь велика, что само это место не справится, — она облизала пересохшие губы. — Оно бы сумело, но…

— Дворец перестроился, — Марьяна Францевна всегда отличалась немалой сообразительностью. — И ныне высочайшее семейство обитает вовсе не здесь.

— Именно, — понимание принесло облегчение.

— И чего от нас хотят?

— Помощи. Исполнения зарока. Защиты.

— От чего?

— А вот в этом и предстоит разобраться… но… — Эльжбета Витольдовна положила ладонь на стену. Может, она на старости лет и глуховата стала, однако глухота не равна бессилию. — Думаю, нас отведут туда, где нам надлежит быть…

Глава 47 В которой повествуется о царевичах и особенностях местной медицины

…а коли случится беседу весть с человеком любопытным да дурного воспитания, не разумеющим, что не след пытать женщину о летах её, то на вопрос сей каверзный надлежит отвечать, что, мол, лет вам каждый год по-разному…

Из книги многомудрой и зело пользительной «Сто советов боярыне», писаной неким Н. Зиггельсом, пусть и изноземцем, но человеком, тонкость души женской, прозревшим.

Цесаревич Елисей с сочувствием взирал на младшего брата, на лбу которого виднелась шишка. Как, виднелась… хорошо так виднелась. Можно сказать, выступала во всей красе, придавая благостному обличью Свята некоторую ассиметричность.

— Звери у тебя, а не невесты, — пожаловался он, прикладывая к шишке серебряный пятак. Елисей хотел было сказать, что поздно, что сразу надо было, но промолчал.

Как и о зеленой нитке водорослей, в волосах застрявших.

— Еле убёг! — братец осторожно потрогал шишку, будто надеясь вдавить её обратно. И поморщился.

— А я говорил, что нечего лезть было.

Вот вызывал рассказ Свята некоторые сомнения. Быть того не может, чтобы девицы, пусть и не благородного сословия, но весьма даже спокойные, ласковые норовом, взяли и без малейшей причины набросились на незнакомого молодца.

Утопить пытались.

Побили.

— Так… интересно же ж… — Свят потер шишку. — И чего матушке сказать-то?