Понаехали!

— Посчитал её женщиною обиженной. А с женщиной воевать как-то оно… не с руки. Да и клятва опять же… не мог я её тронуть. Боярин же в ноги упал, просил прощения за жену… гордая она. Сколько лет прошло, а так и не свыклась, что боле она не царевна ахеянская, но лишь обыкновенная боярыня. Я… простил. Что еще делать оставалось? Говорили. Договорились вот. Я дал дозволение храмы ставить. Пусть и на его землях, но все иной веры… жрец, помнится, долго мне после пенял, все твердил, что раскол случится, что пойдет царьградская ересь да по земле беловодской. Но как-то вот… не пошла. Храм-то и то один лишь стал. Я узнавал. Пусть жрецов для него из самого Царьграда выписали, но и что? Посылал я туда и дознавателей, чтоб пригляделись, и у ведьм спрашивал. Люди, как люди. Обыкновенные. Не без греха. Один играть зело азартен, другой полюбовницу завел… но так… школу открыли. Детишек учили.

— Вере иной?

— Все больше грамоте да счету… честно говоря, через них-то придумка и пришла. Подумалось, что, коль уж они там, в Царьграде, не чураются люд простой учить, то и нам здесь негоже… но так вот. Она-то на прощание бросила, что Боги все видят и не попустят оскорбления. Что… иные клятвы должны быть соблюдены, раз уж сказано было слово.

Сказано.

Взевшено. И кровью запечатано. Ежи обменялся взглядом с князем, который, кажется, лучше других понимал, что произошло.

— Меня маги смотрят, — сказал государь. — Каждый день от… и на проклятья тоже.

— Смотрят они… чтоб еще видели, — вздохнул боярин.

И Ежи согласился, подумав, что во времена-то прежние он вот тоже много куда смотрел, да только мало что видел.

Глава 52 Где творятся странные дела и возникают лишние вопросы

Возможности медицины не ограничены; ограничены возможности пациента.

…из лекции о роли целителей в жизни государства, читаемой каждый год студиозусам первого курса.

Целитель, что явился на зов царицы, гляделся человеком в высшей степени обыкновенным. Невысокий, суетливый какой-то чрезмерно, с длинными руками и длинными же пальцами. Он торопливо кланялся, смешно расставляя при том локти, и часто кивал, отчего подбородок его тонул в кружеве, которое окружало шею пышным белым облаком.

Он смеялся.

И целовал ручки придворным дамам.

— Тише, — сказала Стася, положив ладонь на широкую кошачью спину, и вздыбившаяся было шерсть облеглась под рукой её. А Бес повернулся и уставился на Стасю, мол, точно знаешь, что творишь?

Нет.

Она сидела за ширмою, в стороночке, по-за спиной царицы, и сквозь узор в это ширме глядела на того, кто со всею определенностью человеком не был.

А кем был?

Стася не была уверена, что ей хочется знать.

— У вас отличный мысль, — сказал целитель, и от голоса его по спине побежали мурашки. Отчетливо так побежали. Стася, будь котом, сама бы заурчала, но котом она не была. — Однако же не вижу смысла самолично… мой ученик справится. В конце концов, достаточно простого сканирования, чтобы выявить проблему. Если та есть.

— Мне бы хотелось, — мягко проговорила царица. — Чтобы вы лично занялись. Я верю лишь вам.

И заквохтали боярыни. В голосах их, сливавшихся в один, Стасе слышалось и недовольство, и сомнение, и возмущение даже.

— Все-таки речь идет о будущей царице, и о матери царя…

А он стоит.

Морщится.

Водит головой со стороны в сторону, и Стасю чует, но… смутно? Рука поднялась, пальцы зашевелились, выплетая непонятный узор. Учиться бы… некогда.

Не успеет.

А вот узор выплести, из воздуха, из света солнечного яркого, что пробивается в окошко, занавесою плотной, сквозь которую не пробиться взгляду… недоброму.

Определенно, недоброму.

— Что ж… — он поморщился и отвернулся, скрывая злость, которую теперь Стася видела, как и тончайшие нити, что поднимались над головой целителя, растекаясь в стороны, окружая… да всех-то, почитай, кроме самой царицы. — В таком случае, счастлив служить…

И усмехнулся.

Криво.

— Только… позволено ли будет присутствовать и моим ученикам? Все-таки я, как наставник…

— Что думаешь? — тихо спросила Стася, поглаживая Беса. Почему-то она была всецело уверена, что её не услышат. Кот растянулся на коленях… частично. Он на колени давно уже перестал вмещаться, и теперь занимал почти всю лавку, Стасе вон на самом краешку место осталась. Ну да она не в претензии.

— Урм, — сказал кот, приоткрыв глаз.

Мол, посадили смотреть, вот и смотри.

Она и смотрела…

— …люди всецело достойные, знающие…

И слушала тоже.

Но пока не дослушалась.

Лика наглеца пнула. По ноге. И зашипела от боли и еще обиды. Это ж надо было позабыть, что на ногах у ней туфельки из мягкой кожи, а не старые добрые ботинки, к которым она дома привыкла. В ботинках пинаться всяко удобней.

— Сдурел! — сказала она этому вот… наглецу, который мог бы и вид сделать, что ему больно. Тогда, глядишь, и самой Лике обидно бы не было.

— Кто ты?

— Светлолика я, если ты умом ослабел.

И села.