Понаехали!

Мишанька успел догнать батюшку. С трудом. Все ж бегать во всех этих юбках — дело неудобственное. И ладно-то хоть наряд сподобили более-менее свободный надеть, в ведьминых платьях он бы и того не сумел.

— Надо… срочно…

— Некогда, — Гурцеев взмахнул рукой, а после отряхнулся, скидывая тежелую шубу, как есть, на грязные камни.

И шапка за нею последовала.

А вот посох свой батюшка не отпустил, повел кругом, и воздух затрещал от силы, которая того и гляди прорвется.

— Им мертвую воду подсунули! — рявкнул Мишанька, понимая, что еще немного и батюшка уйдет.

Опять.

Всегда-то у него находились дела преважные, тогда как собственные Мишанькины представлялись ему пустыми, времени и внимания не требующими.

— Что?

— Мертвую воду, — Мишанька с раздражением отбросил косу за спину. — Подсунули. Соколовой. Полагаю и Медведевой. И прочим из тех, что порододовитей. Ну, ты понял.

На родовитости споткнулся.

Батюшка сдвинул брови, но хотя бы слушает.

— Вот, — Мишанька протянул флакон, обернутый кружевным платочком Аглаи. — Мне Соколова выдала. Её матушке жрец, который… камень зажигал алтарный присоветовал. Сказал, чтобы выпила, тогда станет краше прежнего. Хотя там уже краше некуда.

— И остальным…

— Я не проверял. Не успел. Собирался, но к царице позвали… что тут происходит?!

— Смута.

— Это я уже понял, — Мишанька тряхнул головой, и треклятая коса со спины соскользнула. Неймется ей. — Девицы выпьют… думаю, перед пиром, там точно царевич будет. И каждая решит, что он в неё влюбится. А дальше… что дальше? Помрут? Или станут страшны?

Мысли скакали, что кони в загоне.

— Или… не так важно, но что-то с ними случится. Что-то такое, что… в чем обвинят ведьм. Верно? — Мишанька задышал ровнее. Вот же… а раньше он бы пробежал и не запыхался. — И… бить пойдут?

— Пойдут, — согласился батюшка, поморщившись. — Иди, отбери.

— Что?

— Мне… тут… — он провел рукой по бороде и вздохнул. — Тут все страшнее… там он, в озере, войско мертвое сейчас подымется. Хазарское. И пойдут по городу гулять.

Мишанька сунул палец в ухо.

Почудилось, ослышался.

— И надобно как-то… под это дело, небось, смутьяны во дворец проберутся, чтоб, значит, свой порядок тут устроить. Резня будет… а еще когда девки помрут…

Мишанька и второе ухо поковырял.

— Но город важнее… со дворцом государь управится, тут-то люди свои стоят. А там…

— Но ты же… не сам?!

— А кто? — батюшка поглядел с насмешкою. — Я же ж маг, а не хвост собачий.

Оно-то так, верно… и Гурцеевы всегда служили. Мишанька вот тоже служил. Как умел. Правда, следует признать, что умел он не так, чтобы и многое. Но ведь служил же!

И старался.

И… и теперь.

— Силы у меня изрядно. Думаю, не только у меня… на берегу станем, чтоб, если, до города не допустить. Скоро колокола вон ударят, глядишь, ополчение соберется. Как-нибудь да выдюжим.

— А… я?

— А что ты?

— Мне что делать!

— Ну… девок собери, постарайся, чтоб никто там не помер… а то после и вправду баить станут всякое. И вообще, — батюшка посох в левую руку перекинул, которая, как Мишанька помнил, у него покрепче правой была, во всяком случае на затрещинах. — Большой уже. Сам разберешься.

И ушел.

Воевать.

Вот так взял и ушел воевать. А Мишаньку оставил… всегда… Мишанька-то прежде, когда маленький был, просился, чтобы его тоже на войну взяли. Батюшка только посмеивался, мол, успеешь навоеваться, какие твои годы… а он…

На глаза навернулись слезы.

Вот же.

Это все тело виноватое, оно вечно норовит расплакаться. Мишанька нос рукавом вытер. Нет уж. Раз взрослый, то… то первым делом…

…он подобрал юбки, чтоб в ногах не путались, и решительным шагом направился ко дворцу. Боярину, что попался по пути да на ноги уставился непозволительно нагло, Мишанька рявкнул:

— Куда пялишься? Сейчас как прокляну…

— Ведьма… — донеслось в спину.

Ведьма.

А во дворце…

— Лилечка тоже пропала, — Аглая нервно расхаживала по двору, то и дело вскидывая полупрозрачные руки свои. — Я только ненадолго отошла от нее… когда ему плохо стало… а она вдруг.

— Твою ж… — добавил Мишанька пару слов покрепче.

Не хватало ему еще дитяти пропавшего.

— Найдется, — сказал он не слишком-то уверенно. — Тут все-таки дворец, а не двор проходной… ничего-то не случится. То есть…

Случится.

Бунт.

Смута.

И те, кто явятся её учинять, ибо сама собою смута, конечно, приключается, но в нынешней-то важен не процесс, а результат.

— И Никита куда-то подевался… его унесли. Я хотела спросить у того, другого, а он какую-то ерунду говорить начал… предлагает мне ему ребенка родить.

— Это кто? — Мишанька нахмурился.

— Агренев. Дом снимет, содержать станет. Но это же глупость.

— Конечно, глупость, — кулаки вдруг зачесались. И Мишанька понял, что потом уже, как все завершится, он всенепременно побеседует с этим вот… Агреневым, относительно того, какие глупости не нужно женщинам говорить.

Они же ж впечатлительные.

— А про Никиту говорить не хочет. И Лилечку искать… что мне делать?

— Помогать, — Мишанька подхватил бывшую жену под руку. — Ты ведьма или как?

— Сама не знаю.