Понаехали!

…Никита никогда не мечтал о подвигах. Да и стоило ему переступить порог, как он тотчас пожалел о своей глупости. Иначе ведь, чем глупостью, его упрямое желание погибнуть не назовешь.

Надо было…

…спуститься.

Сбежать. Кликнуть стражу… вернуться… правда, он подозревал, что вернувшись, ничего-то не найдет, такого, что можно страже предъявить. Да и вовсе объявят умалишенным, запрут…

…но вот так.

— Человек, — тварь стояла над столом, из которого, пробивая столешницу, поднимались тончайшие трубки. Механизм, сотворенный из этих трубок, колб и огромного чана, прикрытого стеклянным куполом, походил на тот, виденный Никитой в лаборатории. Правда, нынешний был куда сложнее.

И…

…силой от него тянуло. Сила текла по сосудам, смешиваясь в крохотных колбачках, питая друг друга, меняясь и насыщая раствор. Медленно сжималось и разжималось подобие сердца, сделанное из кожаных мешков и опутанное медными струнами. Они-то и давили, и разжимались, и снова сжимались, толкая волшебную жидкость…

Куда?

— Что это? — от удивления Никита забыл, зачем пришел. Ненадолго. Правда, вспомнил, когда Амвросий Ульянович пошевелился. Тонкие пальцы его оттолкнулись от стола, оставив на этом столе вмятины.

А Никита…

…огненных мечей в лаборатории тоже не было. Оно и понятно. Чего им тут делать? Но хоть бы кочергу какую.

Кочерги тоже не наблюдалось.

— Любопытный человек, — Амвросий Ульянович разглядывал гостя без страха, с каким-то сугубо научным интересом, который заставлял Никиту подобраться.

И…

Черныша он на руки взял. А тот оскалился и зашипел.

— С-существо держ-ж-ши крепче, — лицо твари дрогнуло и показалось, что еще немного и выглянет из-под человеческого то самое, истинное, которое тварь прятала.

— Держу. Что это? И… кто ты есть?

— Арахнид, — Амвросий Ульянович склонил голову и изогнулся всем телом, а когда распрямился, Никита с трудом сдержал крик отвращения, ибо то, что предстало его глазам, не имело право существовать. — Не бойся, человек. Я тебя не убью. Еще рано.

— Спасибо. Вдохновляет.

— Пожалуйста.

Круглая голова, кожа с которой поползла, оплыла грязными складками, а в них открылись черные бусины глаз. Многих глаз. Одни были крупнее, а другие и вовсе походили на мелкие ягодки, прилипшие к серой коже.

Пасть расширилась.

И в ней шевелилось что-то черное, волосатое. Мог бы, Никита и сам зашипел бы. Но он заставил себя смотреть.

— Не боиш-шь-ся?

— Боюсь.

— Но не беж-ж-ишь-с.

— Да поздно уже бегать, — сказал Никита вполне искренне. — Но от объяснений не откажусь…

— Ты пришел с-сюда…

— Воевать. Да только воин из меня на редкость дерьмовый.

Признание далось легко, и Никита погладил шерсть кота.

— Люди нерациональны, — покачала головой тварь, и показалось, что голова эта вот-вот возьмет и перевернется вверх ногами. — Эмоциональны. Сильны. Сладки. Вкусные.

— Ты людоед?

— Я арахнид. Слышал?

— Нет.

— Вы утратили знания. Но пускай… мы живем на острове Ара, который благословен был хозяйкой всего сущего. Остров невелик. Еды мало. Нас… не все выживают. Мне повезло. Я нашел человека, которому был нужен. Я был мал и слаб. Теперь я велик и силен.

— Очень за тебя рад.

Существо кивнуло. Кажется, сарказм был недоступен его восприятию.

— Там, на острове, есть источник, который дает нам жизнь. Сила позволяет яйцам развиваться. И на свет выходят новые арахниды. Редко кто из них доживает до смены луны, но в местах иных яйца замирают. Но я сумел. Я нашел их способ. Погляди, — он провел ладонью по запотевшему стеклу, стирая испарину, позволяя Никите заглянуть в глубины чана. Там медленно тяжко булькала темная жижа, в которой лежали белые куски… яйца.

Не камни.

Не куски глины. Яйца. Крупные, витые, с белоснежною кожурой, сквозь которую просматривалось нутро.

— В людях есть сила. Надо извлечь. Правильно. Твоей хватит, чтобы завершить цикл. И мои детеныши появятся на свет, — это арахнид произнес с гордостью.

А к горлу Никиты подступила тошнота.

— Ты… тебя привели сюда, верно?

Арахнид склонил голову на бок.

— Чтобы ты… что сделал? Отравил царицу? Царя?

— Всех, — согласился он.

— И ты так просто говоришь…

— Врать плохо, — нелюдь произнесла это крайне серьезно. — Неудобно. Тяжело. Человек предложил мне сделку. Я согласился. Человек научил быть как люди. Я учился. Человек кормил. Силой. Человек сказал, что делать. Я делал. Человек сказал, что я могу взять себе силу. Я брал.

— И убивал.

— Я арахнид.

— И меня убьешь?

Арахнид кивнул, правда, кивок вышел совсем уже нечеловеческим. А в следующее мгновенье он вскинул руки, и ладони его раскрылись, выпуская черные косматые когти, из-под которых в Никиту полетела струя жижи.

Зашипел кот.

Скатился с рук, чтобы с утробным воем броситься на тварь.

Та завизжала…

— Что здесь происходит, — ледяной голос остался неуслышан. Тварь каталась по полу, силясь отодрать вцепившегося в лицо Черныша, у неё вышло, и кот полетел через всю комнату, ударившись о стену.

И пискнул.

Тварь поднялась, правда, в следующее мгновенье к ней метнулась черная молния. И зверь, куда крупнее Черныша, вскарабкался на плечи, впился когтями, взвыл дурным голосом.

А Никита…