Понаехали!

— Может, их просто… того? — мрачно поинтересовался Свят, меч свой оглаживая. А Баська подумала, что ежели и того, то…

— Не на матушкиной же половине, — это Елисей произнес с укоризною. — А то еще изгваздаем все ненароком…

Бояре поспешили отступить.

А вот ведьма.

Она вдруг встала на карачки и оскалилась злобно. Лицо её сделалось страшно, еще страшнее чем было, хотя Баська еще недавно поклясться могла, что страшнее некуда.

— Вы… поплатитесь! Госпожа идет… госпожа…

Ведьма закашлялась, будто подавилась, а после из горла её кровь хлынула. И черная такая. Подумалось, что-таки изгваздали покои царицыны.

Небось, не обрадуется.

Вот Баська точно не обрадовалась бы, когда б гости, в дом званые, в оном доме принялись беспорядки учинять. Озлится… и вспоминать станет. Маланька тоже о том подумала и погрустнела. Это ж Баська еще согласия своего не дала, а Маланька, стало быть, в невестах.

Ей со свекровью спорить негоже.

Пока думала, Свят взял да и тюкнул мечом по голове ведьмы, легонько так, чтоб до смерти не зашибить.

— Это вообще кто такая? — поинтересовался Елисей.

— Так… охранительница, стало быть, Димитриевой… служка верная… — поспешил выслужиться кто-то из боярского племени. — Ещё ейною матушкой ставлена была… с нею две… охранительницы.

— Ведьмы, — буркнула Маланька, глядя на девку с величайшим неодобрением.

Оно и понятно.

Маланька, почитай, просватана, а тут является какая-то, простите боги, охранительница и жениху законному, сапогом добытому, голову морочит.

— И ведьмы…

— Две, стало быть, — Елисей вперился взглядом в бояр. — И где они?

Бояре загалдели, один другого перекрикивая, да только оно без толку…

— Матушку искать надобно, — сказал тихо Свят.

И Баська поежилась.

…для кого она, может, и матушка, а вот для Баська — царица, которая, глядишь, и свекровью станет. Ежель, конечно, случится такому и…

— И отца тоже не мешало бы, — Елисей обвел бояр взглядом. — Только… сперва с ними надобно.

Он хлопнул в ладоши и воцарилась тишина.

— А не пойти ли вам… — ласково произнес Елисей. — В место иное… не в коридорах же беседы беседовать.

Они и пошли. Вот взяли и пошли, да ровненько, рядочками, один другого придерживая, и Баська, вцепившись в рукав царевичев — боязно ей было, чего уж тут, — только и думала, что будет, ежели вдруг бояре идти передумают.

И куда идут.

И…

…скрипнула каменная дверца в стене, пропуская человечка неказистого, что перед царевичем склонился и после что-то да быстро зашептал. А подле бояр, что стояли ровнехонько, прямо, стража появилась.

Рынды в белых своих кафтанах.

…и… и стало быть, все-то уже? Отвоевалися?

Мишанька успел добежать.

И девки за ним.

Он чуял, как стремительно тает оболочка, как шевелится, набирая силу, чужая волшба, как… и все-таки успел. И запыхался, прижался к стене.

— Дуры вы, — только и сумел произнести.

— Мишанька?

Аглая объявилась, как обычно, невовремя… и ладно, ныне-то он не после клуба, пьян да весел, да пропахший чужими духами, еще как-то, помнится, с помадой явился… дурак бестолковый. Но лучше с помадой, чем вот с этим вот, которое сидит в кулаке.

— Что…

— Можешь их разморочить? — спросил Мишанька.

Аглая нахмурилась.

И рученьку подняла, а следом за рукою этой потянулась, полетела сила незримая, от которой у Мишаньки по спине мурашки поползли. И накрыла волною девок, что подступали к Мишаньке с видом пренедобрым.

Подумалось, что побили б.

Если поймали, точно… и маменька сказывала, что боярыни должны быть тихими да пригожими, скромными, милыми… посмотрела бы она. Нет, коль Мишанька живым останется, точно один жить будет. Никаких больше женитьб, любовей и вообще…

— Что тут… — Медведева первая глаза протерла. — Что… как…

— Дурное творится, — мягко сказала Аглая и стала меж Мишанькой и девками. — Зло древнее очнулось ото сна…

Она говорила медленно, будто нехотя. И сама-то покачивалась, что березка на ветру.

— Слово было сказано. Услышано. Срок истек… все наново…

— Чтой она городит? — взвизгнула Куницына.

— Крови прольется много, если… — договорить Аглая не успела, покачнулась и оседать стала. Мишанька насилу её подхватил. И неудобно-то, с древним злом в руке зажатым.

— Говорит, что зло очнулось, — рявкнул он. — А стало быть, сожрать захочет!

Была Аглая хрупкою, но не сказать, чтоб вовсе легкою.

— Кого? — хлопнули длиннющие ресницы.

И девки уставились на Мишаньку коровьими глазищами.

— Вас, — ответил он, Аглаю пытаясь на ноги поставить. К стеночке если опереть, то самое оно будет. — Вы ж девицы-красавицы… а в любой сказке, вспомните, зло первым делом девиц-красавиц жрет. Или еще чего…

— Чего? — полюбопытствовала Сварожина.

А прочие покраснели.

Видно, всякие сказки им читать доводилось.

— Там, — Мишанька мотнул головой. — Заговоренные стены. Старые… сила в них. Зла не допустит. Укрытья можно.

— А не брешешь? — Медведева не собиралась отступаться.

— Хочешь проверить? Оставайся…

Не то, чтобы ему поверили, но вот перспектива проверять самолично, что там древнее зло восхочет: убивать или еще чего, Медведеву не вдохновила.

Оттого она нос задрала и горделиво этак ступила, сказав:

— Я папеньке пожалуюсь!