Понаехали!

— Оне с князем в раборатории, — важно ответствовал Антошка. — Велено было не мешать… сказали, опосля будут. Думаете, хватит им поснедать?

Уставленный серебряными блюдами стол терялся где-то в сумраке обеденной залы.

— Хватит.

— Точно? А то же ж мужики… жруть много, — Антошка погладил округлившийся живот. — Или может еще чего расчинить…

— Не надо!

— Порося можно запечь, ежель целиком. Или гуся лучше? Гречой начинить… — Антошка, всецело отдавшись решению важной сей проблемы, вернулся на кухню, оставивши Стасю в одиночестве.

Впрочем, во-первых, она была не в обиде.

Во-вторых, долго это одиночество не продлилось, ибо, стоило отдать должное блинчикам, полупрозрачным, сладким и без меда, в который их полагалось макать, как что-то изменилось. И Стася ощутила эти перемены всей сутью своей.

И не только она.

Зашипел Бес. Выгнул спину. А Стася поднялась, отложив пирожок, который не лез. Категорически. А уж после в зале появился незнакомый парень в косоворотке.

— К вам гость просится, госпожа ведьма, — сказал он, сгибаясь в поклоне. — Говорит, что родич ваш. Волков, стало быть.

Гость?

Гость — это хорошо… наверное. Или нет?

Гостем оказался пухлый господин, который зябко кутался в шубу. Полы её так и норовили распахнуться, не способные держать напора этого совершенного в своей округлости живота. Яркий широкий пояс, верно, призванный обозначить хотя бы теоретическое наличие талии, давно съехал, а с ним съехала и сабелька, которую господин придерживал рукой. Иногда он хмурил брови, силясь глядеться серьезней, но тотчас о том забывал. И тогда нахмуренные, брови расползались, округлялись этакими тонкими дужками, отчего выражение лица названного господина делалась преудивленным. Еще Стася отметила лысину, которую приоткрыла сползшая набок шапка, и оттопыренные уши, что не дали этой шапки упасть окончательно.

В общем, на Евдокима Афанасьевича господин походил весьма себе слабо. Впрочем, завидевши Стасю, он поднялся, выпятил грудь и с нею живот, отчего шуба вовсе оказалась где-то сзади этакою престранного вида мантией. Рука гостя сдавила сабельку и Стасе в жесте этом почудилось отчаяние.

— Доброго дня, — сказала Стася, причем вполне себе по-доброму.

А что?

Солнышко на дворе. Птички поют. И на старом кусте, на который выходили окна Стасиных покоев, появились тугие белые бутоны.

— Доброго, — сказал господин, хмурясь паче прежнего. — Стало быть, вы называете себе княгиней Волковой.

— Называю, — призналась Стася совершенно чистосердечно.

— По какому праву?! — возопил господин, но голос его дрогнул, отчего получилось совсем даже не грозно, скорее уж потешно.

— Крови? — Стася спустилась-таки, хотя внутренний голос подсказывал, что на лестнице всяко безопаснее оставаться.

С другой стороны, праведный гнев — это одно, а местный уголовный кодекс — совсем другое. Не станет же он её при свидетелях убивать-то?

Хотя… господину хотелось.

Нет, не убивать. Скорее уж хотелось, чтобы сама Стася взяла и сгинула, прихвативши с собою дворню, котиков и вообще всех, вернувши дому былое запустение.

Господин тряхнул головой, и шапка все-таки слетела, выдавши, что лысина была куда как обширнее, чем Стасе представлялось. Господин нахмурился и, воровато оглянувшись, шапку поднял.

Прижал к животу.

Уставился на Стасю. А она уставилась на этого вот…

— А вы, собственно говоря, кто таков будете? — спросила она, запоздало подумав, что именно с этого и надо было начинать.

— Я истинный Волков! — ответили ей и чуть тише добавили. — Анисей Боянович.

— Истинный? — Стася поглядела на него, вновь убеждаясь, что ничего-то в нем от Волковых нет.

Совсем ничего.

И странно. В этом мире не дошли еще до концепции генома и ДНК, как и до методов его сравнения, но она все одно самой сутью своей чувствовала, что человек этот всецело чужой, что ей, что дому.

— У меня и бумаги имеются! Грамоты! — он вытащил откуда-то из-под полы тубус, которым и погрозил Стасе. Только проникнуться угрозой не получилось.

Грамоты?

Грамоту выправить он, допустим, мог, но вот крови… крови нужной в нем не было. Ни капли.

— Позволите? — Стася протянула руку, но туба тотчас оказалась в прежнем, надежном месте.

— Ишь чего! — сказал Анисей Боянович и дулю скрутил. — Шиш тебе, ведьма!

— Я ведь и обидится могу, — Стася скрестила руки на груди и тишком почесала запястье. Новые браслеты были, безусловно, роскошней прежних, но вот и весили поболе.

Не говоря уже о венце, который придавливал тонкую ткань, что спускалась едва ли не до пола. В общем, чувствовала себя Стася престранно. С одной стороны — чем не царь-девица, а с другой — дура дурой.

Анисей Боянович запыхтел.

И смилостивился.

— Моя прабабка была из Волковых…

— Врешь, — сказал Евдоким Афанасьевич из стены выступая. Привычно потянуло холодком, а гость попятился, но к чести его устоял.

Так, побледнел малость.

— Из Волковых! — повторил он, подбородок вздернувши. — Четвероюродною племянницей Добронраве Волковой доводилась!