Понаехали!

Бояре загалдели, один другого перекрикивая, да только оно без толку…

- Матушку искать надобно, - сказал тихо Свят.

И Баська поежилась.

…для кого она, может, и матушка, а вот для Баська – царица, которая, глядишь, и свекровью станет. Ежель, конечно, случится такому и…

- И отца тоже не мешало бы, - Елисей обвел бояр взглядом. – Только… сперва с ними надобно.

Он хлопнул в ладоши и воцарилась тишина.

- А не пойти ли вам… - ласково произнес Елисей. – В место иное… не в коридорах же беседы беседовать.

Они и пошли. Вот взяли и пошли, да ровненько, рядочками, один другого придерживая, и Баська, вцепившись в рукав царевичев – боязно ей было, чего уж тут, - только и думала, что будет, ежели вдруг бояре идти передумают.

И куда идут.

И…

…скрипнула каменная дверца в стене, пропуская человечка неказистого, что перед царевичем склонился и после что-то да быстро зашептал. А подле бояр, что стояли ровнехонько, прямо, стража появилась.

Рынды в белых своих кафтанах.

…и… и стало быть, все-то уже? Отвоевалися?

 

Мишанька успел добежать.

И девки за ним.

Он чуял, как стремительно тает оболочка, как шевелится, набирая силу, чужая волшба, как… и все-таки успел. И запыхался, прижался к стене.

- Дуры вы, - только и сумел произнести.

- Мишанька?

Аглая объявилась, как обычно, невовремя… и ладно, ныне-то он не после клуба, пьян да весел, да пропахший чужими духами, еще как-то, помнится, с помадой явился… дурак бестолковый. Но лучше с помадой, чем вот с этим вот, которое сидит в кулаке.

- Что…

- Можешь их разморочить? – спросил Мишанька.

Аглая нахмурилась.

И рученьку подняла, а следом за рукою этой потянулась, полетела сила незримая, от которой у Мишаньки по спине мурашки поползли. И накрыла волною девок, что подступали к Мишаньке с видом пренедобрым.

Подумалось, что побили б.

Если поймали, точно… и маменька сказывала, что боярыни должны быть тихими да пригожими, скромными, милыми… посмотрела бы она. Нет, коль Мишанька живым останется, точно один жить будет. Никаких больше женитьб, любовей и вообще…

- Что тут… - Медведева первая глаза протерла. – Что… как…

- Дурное творится, - мягко сказала Аглая и стала меж Мишанькой и девками. – Зло древнее очнулось ото сна…

Она говорила медленно, будто нехотя. И сама-то покачивалась, что березка на ветру.

- Слово было сказано. Услышано. Срок истек… все наново…

- Чтой она городит? – взвизгнула Куницына.

- Крови прольется много, если… - договорить Аглая не успела, покачнулась и оседать стала. Мишанька насилу её подхватил. И неудобно-то, с древним злом в руке зажатым.

- Говорит, что зло очнулось, - рявкнул он. – А стало быть, сожрать захочет!

Была Аглая хрупкою, но не сказать, чтоб вовсе легкою.

- Кого? – хлопнули длиннющие ресницы.

И девки уставились на Мишаньку коровьими глазищами.

- Вас, - ответил он, Аглаю пытаясь на ноги поставить. К стеночке если опереть, то самое оно будет. – Вы ж девицы-красавицы… а в любой сказке, вспомните, зло первым делом девиц-красавиц жрет. Или еще чего…

- Чего? – полюбопытствовала Сварожина.

А прочие покраснели.

Видно, всякие сказки им читать доводилось.

- Там, - Мишанька мотнул головой. – Заговоренные стены. Старые… сила в них. Зла не допустит. Укрытья можно.

- А не брешешь? – Медведева не собиралась отступаться.

- Хочешь проверить? Оставайся…

Не то, чтобы ему поверили, но вот перспектива проверять самолично, что там древнее зло восхочет: убивать или еще чего, Медведеву не вдохновила.

Оттого она нос задрала и горделиво этак ступила, сказав:

- Я папеньке пожалуюсь!

За нею и прочие потянулись, только Соколова, остановившись рядышком, сказала с укором:

- Ты чегой это других девок таскаешь?

- В силу привычки, - честно Мишанька ответил. – И вообще… это жена.

Соколова задумалась.

А после сказала:

- Тогда ладно, если жена… жену можно. Ты её водой облей, тогда и очуняет.

- Спасибо, - Мишанька поглядел на руку. – Иди уже, а то…

Чужая волшба кусалась. Будто в кулаке Мишанькином жук сидел, возился, царапался, силясь наружу выбраться, того и гляди вцепиться во всю силу.

И… что делать?

Выпустить?

А ну как вправду случится беда… то есть, случится она точно, но сколь бедовою будет, Мишанька не знал. Удержать… удержать беду он тоже не сумеет.

Кулак изнутри распирает.

А…

…зато во дворе никогошеньки, кроме их с Аглаею. Ушли. Сгинули. И… и теперь надо бы еще, чтоб Аглаюшка очнулась, чтоб тоже… а то чего ей помирать-то?

Волшба затихла.

Аглая открыла глаза, теперь, правда, взгляд был осмысленным.

- Они идут, - сказала она, цепляясь за Мишаньку обеими руками.

- Кто?

- Хазары… те, что на дне озера спали. Проснулись… их отпустили… та, что стерегла слово, ей позволено было уйти, вот они и очнулись.

Мишанька мало что понял, но на всякий случай кивнул. И спросил заодно уж:

- А с этим что делать?

Тонкие ладони Аглаи накрыли кулак. Она улыбнулась так, виновато, и сказала:

- Я теперь все знаю.

- Все – это много… я вот ничего, похоже, и не знаю.

- Знаешь, конечно. И… ты на меня больше не злишься?

- Нет.