Понаехали!

Сложно злиться на кого-то, удерживая в руках зло. Может, древнее, может, не очень древнее, но все-таки. Правда, от ладошек Аглаи исходило тепло, заставившее заклятье попритихнуть.

- А ты на меня? – спросил Мишанька, в глаза глядючи. – Не злишься? Я был не самым хорошим мужем.

- Нет, - она покачала головой. – Дай это сюда…

- Но…

- Не бойся, - она улыбнулась ласково-ласково, как в тот день, когда стояла с ним перед алтарным камнем, и жрец читал молитву, испрашивая благословения.

Тогда еще свет лился сквозь высокие окна.

И случайно залетевшая бабочка порхала над Аглаиной головой. Тогда это показалось хорошей приметой… не след приметам верить.

- Я не боюсь. Не за себя.

Все ж таки Мишанька – воин. В каком бы ни был обличье, а… Гурцеевы всегда служили, что царю, что людям. И стыдно, неимоверно стыдно, что понял это Мишанька только теперь.

- Мне не повредит, - она коснулась лица. – Меняется…

- Что?

- Ты… отдай, ведьме оно не страшно, а вот магу касаться не след. Не бойся… знаешь, когда-то давно все началось именно с того, что ведьма полюбила мага. А маг ведьму. Потом он стал не магом, сменял одну силу на другую… но тоже не сам.

Руки разжались.

И Аглая споро похватила черный дым, смяла его, стерла, поднесла к губам и подула.

- Вот так-то, - сказала она. – Маг умирал. А она не хотела отпустить его. И поднесла воды… есть вода живая, а есть мертвая. И всегда-то они рядом, никогда не узнаешь, которая у тебя. Ему досталась мертвая.

- И… он умер?

- Нет, но получил иную силу. Это их и спасло. Сперва. Потом сгубило… силы было много, и нашлись те, кто сказал, что негоже не пользовать её на всеобщее благо. Благо… в чем-то они, наверное, правы были, ибо так возникло Беловодье. Правда та ведьма… она не хотела быть царицей. Она хотела любить и быть любимой. И еще помогать людям. Почему все так… переменилось?

- Не знаю.

Мишанька ощутил, как трещит платье. В плечах. В плечах-то оно узким было. А на груди опало будто бы. И рукава модные, длинные сделались тесны неимоверно.

Это что, он…

- Я…

- Ты, - Аглая улыбнулась. – Ты, Мишанька… тебе ведь уйти охота?

Охота. Его место не здесь, не в палатах царских, а там, на берегу. Но Аглая покачала головой:

- Их ведь не оставят… не так, то иначе убьют. Кому защитить?

- Мне, - вздохнул Мишанька.

- Тебе… Ты ведь все-таки маг.

- Маг.

- И боевой…

Он только и сумел, что кивнуть. И странное дело, здесь и сейчас, стоя в нелепом женском платье, которое ко всему расходилось по швам, он не чувствовал себя ни смешным, ни глупым.

- Только… - Аглая бережно погладила его по щеке. – Береги себя…

- Постараюсь.

Глава 63 О войне и битвах всяко-разных

Глава 63 О войне и битвах всяко-разных

 

Допустим, умер я! И что теперь мне делать?

 

О том, что в жизни нужно быть готовым ко всему.

 

Стася почувствовала, как её наполняет и переполняет сила, и что силы этой, горячей, солнечной, словно собранной с раскаленных камней, столько, что она, Стася, способна совершить, если не чудо, то почти.

И совершить захотелось.

А потому она собрала силу, всю, которая была, и пожелала:

- Пусть все будет хорошо, - а потом подумала и уточнила. – У всех…

Потом подумала и еще уточнила:

- У Зорянки… пусть она вернется. И зверь снова станет человеком, если это возможно. Или покой обретет. Пусть проклятье исчезнет, а Радожский женится на той, которую любит. Пусть… царица тоже будет счастлива. И Баська с Маланькой найдут женихов, только хороших. Пусть…

О ногу потерлось что-то теплое.

И котики.

Как она могла про котиков забыть? Пусть… пусть котики найдут себе хозяев. Или хозяева котиков? Главное, чтобы взаимно.

Силы было много.

А потом она взяла и закончилась, что было несколько обидно, но Стася обиду пережила. Она моргнула, приходя в себя. И огляделась.

Палаты царские нисколько не переменились. Вот сидит в резном креслице царица, откинувшись на спинку, глаза закрыв. Сидит и улыбается мечтательно. Вот улыбается зверь, растянувшийся перед креслом. Вот лежит у ног царицы тело женщины, которая тоже улыбается. Вот…

Беззвучно отворилась дверь, впуская еще одну гостью.

Не одну.

Просто держались они так, что вторая казалась тенью первой. И почему-то подумалось, что это неспроста. Да и сами гостьи не производили впечатление людей, явившихся с миром.

- Ведьма, - сказала первая, переступив порог. Вот что Стасю удивило, так не смуглое лицо с нехарактерно восточными чертами, не волос темный, остриженный коротко, но мужской наряд вошедшей. И подумалось, что, верно, Стася совсем уже освоилась в этом мире, если чужое платье вызывает раздражение.

- Ведьма, - согласилась Стася, разглядывая женщину.

Не молода.

Не стара.

Такая вот… никакая. И черты лица острые резкие, а вот поди ж ты, складываются будто в маску. Заурчал Бес, и женщина положила руку на пояс. На поясе, что характерно, нашлось место ножнам, из которых выглядывали черные рукояти, и свернутому в круг хлысту.

- Уходи, ведьма, - сказала женщина, буравя Стасю взглядом. – Это не твоя война.

- А чья?

- Тех, кто дал слово и не сдержал его.