ПОНЕДЕЛЬНИК

теории, от чего мозг работает только активнее и продуктивнее. Фантастика какая-то. Одних

отправляют в командировку на тропические острова, других – в таежную местность. Это как

раз мой случай: непроходимый, дремучий лес. В последнее время мне кажется, что я тебя

9

ненавижу. Но это, разумеется, всего лишь побочный эффект от споровой смеси, которую я

начал принимать ради достижения нашей с тобой цели.

Ты медленно переставляешь ноги, и каждое движение отзывается болью в районе паха. К

тому же холодно. Мне тебя не жаль, но на тебя жалко смотреть. Изнутри ты представляешь

собой уродливое зрелище. Ты очень хочешь писать. Я слышал, во время революции, когда

пожелавшие бежали за границу, какая-то русская княгиня смущалась сойти с поезда и

помочиться со всеми в лесу, мальчики – налево, девочки – направо, то было ниже ее

достоинства, и она предпочла умереть от разрыва этого твоего самого мочевого пузыря. Но,

позволь, ты-то тут при чем?! Ты княгиня русская, что ли? Не смеши меня!

Оп, у меня новая идея. Я не буду тебя сдерживать. Мочись на здоровье. Ты понимаешь, в

чем ирония ситуации? Я сейчас прикажу тебе описаться, и ты моментально подчинишься,

потому что твоя воля в полном моем распоряжении. Прикажу обделаться – обделаешься,

высморкаться – высморкаешься, дам команду слюну пустить – пустишь. Но как погляжу,

вдохновить ты можешь только на выделения разные, с чем и живу. И тебе от этого никуда не

деться. Писай, говорю. Мочись прямо здесь, прямо в джинсы, все равно до дома еще

двадцать минут ходьбы, а по глубокому снегу и того больше. Писай! Пись-пись-пись…

Ты идешь по улице и понимаешь, что сдерживаться нет больше сил. От жалости к себе

хочешь вскрикнуть или куда-нибудь забиться. Но уже слишком поздно. Живот сводит

судорога, будто ты принимаешь невидимый удар: сначала почти обжигающая моча

заполняет трусы, затем струйки прорываются сквозь плотную ткань и бегут по ногам –

продолжается это бесконечно долго. Все связанное со стыдом продолжается долго, но так

только кажется. Ты стоишь посреди тротуара, выпучив глаза, и совершенно не знаешь, куда

деться, как перед собой оправдываться. Вслед за теплом исторгнутого нутра приходит

охлаждение – кожа на ногах чешется от вылитой на нее кислоты и крадущегося в штанины

мороза. И при всем при этом тебе не стало легче. Боль в мочевом пузыре только усилилась, а

боль от движений обострилась.

Фу. Фу, какая мерзость. Тебе должно быть стыдно. Хотя, о чем это я? Тебе давно уже не

бывало стыдно, и сегодня на нашей улице праздник. Свершилось, и какой гротескной ценой!

Ты не скоро оправишься от этого срамного приключения, поверь мне. Теперь по заранее

разработанному плану тебя начнет подтачивать изнутри червь сомнения. Сомнения в

собственной невиновности, в безнаказанности действий или, лучше сказать, бездействия. И

ждет тебя еще не одно испытание. Я тебе это гарантирую, хоть ты меня и не слышишь, хоть

до сих пор не можешь поверить, что ты – это именно ты, и все происходит именно с тобой, а

не с бедолагой из другой жизни. Горе луковое, такое жалкое – над тобой даже смеяться не

хочется, и столь глупое – непостижимо, как тебя вообще угораздило попасть в историю.

Естественно, в любой момент наше сотрудничество может закончиться – это просто, как

будто безболезненно: ты достигаешь в своем бездействии той критической точки, когда мне

остается только уволиться. Но тогда, помяни мое слово, за тебя возьмутся другие, если уже

не взялись, – иногда это происходит без официального предупреждения, в практическом

руководстве нашего профсоюза приведено несколько таких душераздирающих случаев. К

тому же совершенно неизвестно, будут ли намерения тех сил благими. А мои планы? Ты

меня не знаешь, ты не имеешь обо мне ни малейшего представления. Кто я и чего хочу,

выяснится впоследствии. Пока же знай – я не собираюсь тебя в чем-либо убеждать. Я

тормошу тебя.

Дома ты кипятишь воду, чтобы принять душ. Пытаешься стянуть брюки, а пальцы рук

онемели, а ткань омерзительно липнет к телу и не желает расставаться. Ноги сильно чешутся

– это уже не чесотка даже, скорее, кожу, невидимым снегом массируют, приятного мало. В

полуспущенных штанах ты подходишь к плите и с надеждой вглядываешься в воду– когда

же появятся нервные пузырьки, когда же вода загудит, заскулит? Лицу тепло. Сгибаешься и

изо всех сил чешешь кожу на внутренней стороне бедер, – ногти давно не стрижены, ноги и

так красные, а от расчесывания становятся почти багровыми. Садишься на табуретку, в

10

раздражении резко стягиваешь джинсы и бросаешь в дальний угол. Туда же летят насквозь

мокрые трусы и сырые, вонючие носки, ты стараешься поскорее об этом забыть. Вонь

нездоровая. Тебя приобнимает холод. Поспешно возвращаешься к раскаленной плите.

Ведра наконец-то вскипели. Тащишь их по одному в ванную комнату и расставляешь в