Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Каблуков подошел к зеркальному шкафу. Полюбовался собою. Достал шляпу, случайно оставленную Петром. Примерил, шляпа оказалась чуть-чуть велика. Яков Михайлович подложил под кожаный ободок свернутую из газеты полоску. Шляпа стала совсем впору. Каблуков посмотрел в зеркало — получилось солидно. Так, в шляпе, он сел за стол и начал по привычке расписываться. Подпись у него была чистая, без завитушных излишеств, почти такая же, как у Петра. Он расписался несколько раз просто: «Я. Каблуков». Потом добавил: «Председатель горпромсовета Я. Каблуков». За тем, сам не зная почему, он написал: «Зам. пред. облисполкома Я. Каблуков». И еще: «Председатель облисполкома Я. Каблуков». И рука повела себя совсем странно, вывела: «Член коллегии Я. Каблуков».

Неизвестно, куда бы фантазия забросила Якова Михайловича, но вошла Елена Сергеевна.

— Стряпков пришел. Чего это ты в шляпе?

Каблуков вспыхнул, стащил шляпу, пригладил волосы и сдержанно сказал:

— Проси!..

Елена Сергеевна снова удивилась. Так муж с ней раньше не разговаривал.

Стряпков стоял в передней, дальше не прошел. И это тоже озадачило Елену Сергеевну. Все еще находясь под впечатлением мужниного «проси», неожиданно для себя она сказала:

— Прошу…

Кузьма Егорович благодарно посмотрел на нее и проскользнул в «кабинет».

Яков Михайлович встретил его милостиво:

— Проходи, братец, присаживайся.

Стряпков опустился на диван, а Яков Михайлович остался в любимом кресле. Немного помолчали. Яков Михайлович, потянувшись, хлопнул Стряпкова по коленке:

— Поработаем, значит!

Но эту вспышку фамильярности он тут же погасил:

— Давайте поговорим о делах…

От скептических мыслей, появившихся у Кузьмы Егоровича еще час назад, не осталось и следа. Каблуков стал казаться ему действительно самым подходящим человеком для должности председателя. «Конечно, умом он не богат. Это не брат Петр. Тут природа, так сказать, еще один раз продемонстрировала жесткий режим экономии. Но все же мужик серьезный, положительный, не вертопрах. И здраво мыслит, по-деловому… Есть у него этот хозяйственный подход, ничего не скажешь. Есть».

Кузьма Егорович представил себе, какое будет у него положение при Каблукове: «А чем плохо? Года на полтора спокойной жизни обеспечено. Год нас никто трогать не будет — ни ревизий, ни обследований. Не полагается первый год под нового руководителя взрывчатку подкладывать. Новый руководитель — это вроде наседки, тепло у него под крылышком».

Стряпков с нежностью посмотрел на Якова Михайловича. А тот весь ушел в распределение служебных комнат.

— Сколько у нее кабинет-то был?

«У нее» — означало у Соловьевой.

— Точно не прикидывал, но не больше двадцати. Ее стол, потом поперечный, шкаф, узенький проход и все.

— Маловато. Вы не подумайте, что я о себе пекусь. Конечно, руководителю воздух бесспорно нужен в полном объеме, но в данном случае дело не во мне, а в престиже нашего учреждения. Если руководителя засунуть в закуток — кто же его уважать будет? А если иностранные гости посетят? Напрокат кабинет снимать?

На какую-то долю секунды к Стряпкову вернулся иронический скептицизм, и он весело подумал: «За каким чертом к тебе иностранные гости приедут?» Но озорная эта мысль блудливо вильнула хвостиком и юркнула. А язык выпалил:

— Этак от позора можно сгореть. Надо расширить, Яков Михайлович, ваш кабинет. Я считаю, что это задача прямо-таки дипломатическая…

Каблуков быстренько набросал план первого этажа горпромсовета.

— Вот смотрите. А если у планового отдела отхватить? Они там широко раскинулись. На шесть человек почта двадцать метров. Стенки мы перенесем, оштукатурим.

— Тесновато будет в плановом, — заметил Стряпков и тут же пожалел о своей неосмотрительности. Каблуков провел черту, разделившую надвое их бывший совместный кабинет.

— Двинемся сюда! Вы теперь один будете. В крайнем случае посадим к вам Любашина из производственного.

— Кого угодно, но только не Любашина. Он махорку курит. Из трубки. И вообще, по-моему, вам надо расширяться все-таки за счет планового. Вот, смотрите — тут и канализация близко.

— При чем тут канализация?

— Как при чем? А разве вы, извините, не будете ходить, куда царь пешком прогуливался? Мы вам персональный туалет выгородим. Вот здесь. Очень удобно.

— А разве положено?

— Обязательно!

Стряпков пододвинул к себе план.

— А вот тут мы вам комнату отдыха оборудуем. Столик поставим.

— Стол же тут.

— Это письменный, Яков Михайлович, на двух тумбах, как у Завивалова. Я имею в виду другой — для принятия пищи.

— А надо ли? Может, это уж излишество?

— Положено…

Стряпков вошел во вкус, продолжая разглагольствовать о ремонте. Каблукову этот самовольный захват инициативы пришелся не по душе, и он резко сменил тему: