Пони

А вот как мы узнали, что Дженни Чалфонт в детстве была знакома с моей матерью. Однажды мы сидели в гостиной и Дженни читала нам вслух, как делала это всегда по вечерам, перед ужином. Мне нравился этот обычай. В это время Десмонд курил трубку, выпуская легкие завитки дыма изо рта, а я держал Аргуса на коленях и внимал голосу Дженни как завороженный.

В общем, мы сидели в гостиной, и Дженни заканчивала читать детективный рассказ из книги Эдгара Аллана По.

– «Это бьется его гнусное сердце!» – дочитала она и драматично захлопнула книгу. – Конец!

Мы с Десмондом хором ахнули и зааплодировали.

– Замечательно! – воскликнул Десмонд.

– Я больше не смогу спать, – в шутку пожаловалась Дженни, обмахивая разгоревшееся лицо ладонями, и добавила с комичной угрозой: – Или вы хотите еще один рассказ?

– Нет, хватит с меня детективов! – весело заявил Десмонд и с деланым ужасом схватился за грудь. – А то у меня сердце не выдержит.

– Сказал бравый шериф Розашарона, – поддела его Дженни и поставила книгу на полку.

Как я уже упоминал, их веселая пикировка была внове для меня. Слушая молодых супругов, я много улыбался и часто кивал, но не знал, как вести себя в их обществе, при всей их доброте ко мне.

– А может, вместо еще одного рассказа ты лучше сыграешь нам что-нибудь? – предложил Десмонд, сделав долгую затяжку. – Сайлас, Дженни умеет играть на клавесине. У этой женщины множество талантов.

– Ну, насчет множества я не так уж уверена, – с присущей ей самоиронией заметила Дженни. – Скажем так: я могу играть пять песен вполне сносно и еще десять очень плохо.

Я засмеялся.

– Кстати, мистер По мог бы написать по-настоящему страшный детектив о моей игре! – продолжала смешить нас Дженни. – Под названием «Ухо-обличитель. История молодой женщины, которая призналась в убийстве песни». – Говоря, она начала листать свой сборник мелодий, но потом вдруг обратила на меня свой веселый взор. – Сайлас, ты ведь привез с собой скрипку, – сказала она. – Может, сходишь за ней и мы сыграем что-нибудь вдвоем? Уверена, ты прекрасный музыкант.

Я почувствовал, что мое лицо становится пунцовым.

– Нет-нет, что вы, я не умею играть на скрипке, – заторопился я все объяснить. – Эта скрипка принадлежала моей матери.

– Ох! – сочувственно улыбнулась Дженни.

Вплоть до этого момента я практически ничего не рассказывал Чалфонтам о себе. На все их простые вопросы о моей жизни я отвечал туманно, особенно когда они касались Па. А после того как я сказал, что моя мать умерла при родах, им и вовсе почти не о чем стало расспрашивать.

– Что ж, если ты когда-нибудь захочешь научиться играть на скрипке, то Дженни сможет помочь тебе, – сказал Десмонд.

– Я?! – вскричала Дженни в шутливой панике.

– Разве ты не играла когда-то на скрипке?

– Это было давно, когда я была совсем ребенком, – рассмеялась она и снова вернулась к поискам песни в своем сборнике. – И наверняка я была худшей ученицей у своей наставницы! Боюсь, она продолжала заниматься со мной только потому, что у нее не было выбора: мы были соседями. Вот она обрадовалась, должно быть, когда мы уехали из Филадельфии.

– Моя мама была родом из Филадельфии, – рискнул я принять участие в разговоре.

– Правда? Как ее звали?

– Эльза.

Дженни чуть не выронила сборник из рук и посмотрела на меня.

– Неужели Эльза Морроу? – спросила она с широко открытыми глазами.

– Я не знаю, какая у нее была фамилия.

– А ты знаешь, где именно в Филадельфии она жила?

– Нет.

Дженни кивнула, явно потрясенная одной только мыслью о возможной связи.

– Хм… Эльза Морроу, моя учительница, была лет на десять старше меня, – стала она вспоминать. – Мне она тогда казалась очень красивой и милой. У нее был чудесный смех. Я приходила к ней на урок два раза в неделю. Мы жили по соседству с их домом, но после того, как мне исполнилось девять лет, наша семья уехала в Колумбус. Что дальше стало с Эльзой Морроу, я не знаю. Помню только, кто-то говорил, что она тоже уехала из Филадельфии, а ее родители остались.

– Моя мама ушла из дому, когда вышла замуж за моего Па, – сказал я. – Он не понравился ее родителям. Он был для них слишком низкого происхождения.

– Таких совпадений не бывает, – пыталась рассуждать Дженни. – Эльза не самое обычное имя.

– Но нельзя сказать, что оно совсем уж необычное, – вставил Десмонд в качестве голоса разума.

– Если эта Эльза тоже жила в Филадельфии и тоже играла на скрипке? – настаивала Дженни.

– В ее кругу все юные леди играли на скрипке, – возразил ей муж. – Скрипка или клавесин, c’est de rigueur в высшем обществе, n’est-ce pas?[4]

– Фу, какой вы скучный, месье Чалфонт! – поддразнила его Дженни без прежнего задора и в который раз принялась перелистывать сборник.

– Как-то раз ее отец спустил на моего Па оленьих борзых, – неожиданно для себя вспомнил я.

Эти слова заставили Дженни вздрогнуть.

– О боже! – прошептала она, поднеся пальцы ко рту.

– Только не говори, что у семьи Эльзы Морроу были оленьи борзые! – воскликнул Десмонд, тоже весьма потрясенный.

Дженни уставилась в пространство.