Понять. Поверить. Простить. (СИ)

Уютно завернувшись в теплый плед, я села на диване, подмяв под себя ноги, и взяла кружку горячего чая. Со вчерашнего дня болело горло, да так, что с утра даже пропал голос. Этого и следовало ожидать: на дворе уже середина декабря, а я всегда умудряюсь в начале зимы заболеть. Да еще и подготовка школы танцев к открытию отнимает изрядное количество сил. Соглашаясь на просьбу Аллы Валентиновны, я и представить себе не могла, что это окажется настолько тяжелым и изматывающим делом. Хотя… Если бы знала, то отказалась бы? Нет, на тот период не отказалась.

Не знаю, что со мной происходит — раньше я никогда не боялась трудностей, всегда смело смотрела им в лицо. А сейчас бегу без оглядки. Все повторяется снова — я боюсь увидеться со Стасом, боюсь разговора с ним. Я чувствую свою вину и это меня буквально сжирает изнутри, вселяя только обреченность и понимание, что нам никогда уже не удастся быть вместе и стать счастливыми, как когда-то. То, что не сумели разрушить мои родители, разрушила я сама — доверие Стаса. Его уже не восстановишь. Я просто обязана была сообщить ему о дочери, но не сделала этого. Никогда в жизни не смогу себе этого простить.

В тот злополучный день, когда я узнала всю правду от матери, я не нашла ничего лучше, как отправиться к Алле Валентиновне, чтобы забыться в танце и музыке — для меня это всегда было лучшей терапией, способом выплеснуть те эмоции и напряжение, что скапливались в душе. Большой неожиданностью для меня стала ее просьба помочь ей в организации открытия новой школы-студии танцев, расположенной, правда, в другом городе. Сама она не могла пока заняться этим лично, так как ее мама была очень больна, а дочь, которая и должна была руководить школой, находилась за границей на обучении. И я, не раздумывая, согласилась, поскольку подобное предложение подразумевало под собой отъезд из Москвы на длительное время — предстояло не только помочь организовать открытие, но еще и отобрать преподавателей и присмотреться к их работе. Но для начала я вызвалась сопровождать нашу группу на межрегиональный конкурс, проходивший в Нижегородской области. После успешного выступления группы мне предложили дать мастер-класс в одной местной школе танцев — так я задержалась на неделю в том небольшом городе.

Одиночество… Одиночество — это та же пустота, только внутри самого себя. Можно и вправду находиться среди множества людей, но чувствовать себя ужасно одиноким.

Я с унынием посмотрела в окно на пугающую темноту — что же я делаю? Как бы далеко я ни уехала из Москвы, я все равно не смогу убежать от самой себя, от всех тех мыслей и переживаний, что затаились внутри меня. Сейчас я понимаю, что было глупо соглашаться уехать, но несколько тогда для меня это казалось лучшим решением.

Мысли снова вернулись к вечеру, когда я позвонила отцу — к тому настойчивому телефонному звонку, что я услышала уже на пороге. Почему я была уверена в том, что это был Стас? Зачем он звонил? Я все еще помню его суровый взгляд и голос, полный гнева и боли, когда он рассказывал мне о том, что сделали мои родители, и справедливо упрекнул в том, что я лишила его дочери. Он все мне сказал, чего же снова хотел? Просто извиниться? Да, я помню, как он пытался увидеться со мной в больнице, я помню тот букет белоснежных роз, что он передал мне — точно таких же, как когда-то, когда мы были еще вместе. В тот день я так и не смогла к ним даже притронуться — мне казалось, что едва я коснусь их, во мне оборвется та единственная ниточка, что поддерживает меня в этом мире живых. Мне казалось, что внутри меня все умерло в день, когда погибла Анечка. Но, оказывается, я ошибалась — оставалась маленькая крупинка души, которая жила надеждой и любовью. Его любовью. Стасом. И эта крохотная частичка умерла после нашей встречи. Я стала безжизненной. Я теперь жила только одними воспоминаниями.

Декабрь. Снег за окном… Завтра уже Новый год. Как незаметно быстро пробежало время: я думала, что уеду на месяц-два, ну от силы три, а все растянулось на полгода. Поначалу было очень тяжело одной в совершенно чужом незнакомом городе, начинать какое-то дело… Но в поисках хореографа для младшей группы, я сама неожиданно стала вести занятия при местном дворце культуры у девочек лет шести-семи. Это такие маленькие куколки-принцессочки: я видела, как горят их глазки, когда у них что-то получается и после занятия они показывают это своим мамочкам. И как радуются их родительницы за успехи дочерей. И я смотрела на них и завидовала — белой завистью, с доброй улыбкой на лице. Ах, если бы моя малышка была сейчас со мной… И снова на глаза навернулись слезы.