Понять. Поверить. Простить. (СИ)

Ждать пришлось не долго, и вскоре сотрудник ФСИН привел Кристину. Женщина уселась на лавку напротив дочери и смерила ее долгим уничтожающим взглядом, в котором ничего, кроме презрения, не читалось.

— Пришла, значит, — с холодной усмешкой процедила Кристина. — Вспомнила о матери.

— А я про тебя и не забывала, — как можно спокойнее ответила Эля, присев на скамью напротив.

— Ну посмотри теперь, посмотри… — с ехидным тоном произнесла Кристина. — Упрятала мать за решетку…

— Ты сама себя упрятала, — все же не сдержалась Эля, утратив свое спокойствие. — Своими же собственными действиями себя упекла сюда. Всю жизнь ты кого-то обвиняешь. Все вокруг тебе мешают, все тебя не любят… А ты сама? Хоть кого-нибудь ты действительно любила, кроме себя? Отца, меня, Рому?

— Вот как ты теперь с матерью разговариваешь, — усмехнулась Кристина.

— Ты перестала быть матерью в тот момент, когда насильно пыталась меня увезти на аборт. Когда твои громилы насильно пихали меня в машину. Когда мне пришлось уйти из дома. И уж конечно, когда ты пошла на этот чудовищный шаг, спрятав мою дочь и обманув всех, сказав, что она умерла. — Эля покачала головой. — И после всего этого ты еще можешь называть себя так? Одно то, что ты меня родила, еще не делает тебя матерью. Сколько детей-отказников в детских домах — и у них нет матерей. Мать дарит своим детям любовь и заботу, понимание, сочувствие.

Они сидели и смотрели друг на друга. Эля поразилась, насколько же может человек, совершивший столько всего ужасного и преступного, вот так просто, с гордостью и осуждением смотреть на нее. Во взгляде Кристины не было ни капли вины, раскаяния или сожаления. Она как и всегда чувствовала себя правой.

— За что? — тихо проговорила Эля. Ее голос срывался от обиды и боли. — За что ты так?

Кристина холодно захохотала, и от этого смеха Эле сделалось еще больнее.

— За то, что ты предала меня. Связалась с этим отребьем. — Каждое слово было словно пропитано ядом. Кристина сразу же переменилась в лице. Глаза ее гневно сверкали, лицо заострилось и в тусклом свете лампочек сделалось совсем уж устрашающим. А гневные повышенные интонации только сильнее подчеркивали всю ненависть, которую Кристина питала к дочери. — За то, что ты такая же, как и твой отец. За то, что вы все испортили всю мою жизнь.

Эля смотрела на мать и в который раз задавалась вопросом: откуда в человеке может быть столько ненависти. Видимо, прав был Стас — не нужно было приезжать. Этот разговор не имел никакого смысла. Ни для нее самой, ни для матери.

Эля молча встала со своего места и направилась к двери. Взялась за ручку, но потом, словно передумав, повернула голову в сторону матери и тихо ей сказала:

— Я все могла бы понять… Но причем здесь маленькая Аня? — и не дожидаясь ответа, постучала в дверь, давая знак, что беседа окончена.

Кристина неподвижно сидела на скамье и немигающим взглядом смотрела на дверь, которая скрыла за собой ее дочь. Ее жизнь, ее мечты рассыпались прахом.

Когда-то она любила Виктора. И была готова ради него на все. Она добилась того, чтобы он ее заметил, добилась того, чтобы он женился на ней. Она родила ему ребенка… И что в ответ? Он все равно продолжал любить ту другую. Пусть уже и не живую, но он все равно хранил ее в своей памяти. А для жены места не было. Кристина помнила все их скандалы с осколками битой посуды; помнила все ночи, проведенные у подруги и заполненные мыслями о том, захочет ли муж возвращать ее домой в этот раз. Но каждый раз он забирал ее со словами: "Эле нужна мать, равно как и отец". И все! Ни слова о том, что она сама нужна Виктору. И снова скандалы, скандалы, скандалы…

А после ей стало казаться, что Виктор завел себе любовницу, сначала одну, потом вторую, третью… И даже рождение второго ребенка не остановило мужа. Кристина всех их возненавидела. Мужа, детей, ту самую первую женщину, что прочно заняла ее место в сердце Виктора.

Лишь об одном сейчас Кристина жалела — что так и не удалось довести до конца два дела: не смогла избавиться от этого ненавистного парня — сына той самой единственной любимой женщины Виктора, и избавить дочь от его ребенка.

Эля твердым шагом вышла из комнаты для свиданий, но сделав пару шагов по направлению к выходу, все же не могла не остановиться. Столько всяких чувств и эмоций сейчас кипело в ней: и обида, и злость, и недоумение. Но где-то там в глубине души что-то умерло, и теперь даже слез не осталось, чтобы оплакать эту потерю. Осталось только разочарование и апатия.

Теплые мужские руки укутали ее в свои объятья, и над самым ухом раздался такой успокаивающий родной голос:

— Поговорили? — Стас прижал Элю спиной к себе и уткнулся носом в макушку.

— Поговорили, — совершенно пустым голосом подтвердила Эля.

— Ты в порядке? Как себя чувствуешь? — взволнованный голос мужа нельзя было не уловить, и Эля понимала, как он сильно беспокоился все то время, которое длилось свидание с матерью — и за нее, и за малыша.

— Все хорошо. — Но в ее голосе снова не прозвучало ни одной эмоции.