Понимай

  Если бы мы были членами общества людей с усиленным разумом, природа человеческого взаи­модействия имела бы иной порядок. Но в суще­ствующем обществе мы неизбежно станем тяжелы­ми танками, которые последствиями действий нор-малов могут пренебречь. Будь мы даже в двенадца­ти тысячах миль друг от друга, мы не могли бы друг друга не замечать. Необходимо решение.

  Мы оба обошлись без нескольких раундов игры. Есть тысяча способов, которыми мы могли бы по­пытаться убить друг друга, — от нанесения нейротоксина на дверную ручку до организации точеч­ного удара с военного спутника. Мы оба могли бы обшаривать физическое пространство и дейтанет в поисках мириадов возможностей и ставить ловуш­ки на пути поиска друг друга. Но ни один из нас ничего такого не сделал, не чувствовал необходи­мости к этому прибегать. Простая бесконечная ре­грессия пересмотра и обдумывания отвергла подоб­ные способы. Решающими станут те приготовле­ния, которые мы не можем предсказать.

  Такси останавливается, я расплачиваюсь и иду в дом. Электрический замок отпирается передо мной сам. Я снимаю пальто и поднимаюсь на четыре пролета.

  Дверь в квартиру Рейнольдса уже открыта. Я вхожу в гостиную и слышу гиперускоренную поли­фонию из цифрового синтезатора. Очевидно, при­бор сделан Рейнольдсом: звуки модулированы не­слышимо для обычных ушей, и даже я не могу найти в них систему. Выть может, эксперимент с музыкой высокой информационной плотности.

  В комнате большое вращающееся кресло, спин­кой ко мне. Рейнольдса не видно, а телесные эма­нации он снизил до коматозного уровня. Я неявно открываю свое присутствие и то, что я его узнал.

  <Рейнольдс.>

  Ответ:

  <Греко.>

  Медленно и плавно поворачивается кресло. Он улыбается и глушит стоящий .рядом синтезатор. Удовлетворение.

  <Рад познакомиться.>

  Мы для общения используем фрагменты языка тела нормалов — сокращенная версия естественно­го языка. Каждая фраза занимает десятые доли се­кунды. Я выражаю сожаление:

  <Очень жаль, что мы должны встречаться как враги.>

  Грустное согласие, потом гипотеза:

  «Совершенно верно. Представь, как могли бы мы переменить мир, действуя в согласии. Два уси­ленных разума— такая упущенная возможность. >

  Это правда. Совместные действия дали бы куда больше, чем мы можем достичь каждый в отдельно­сти. Любое взаимодействие было бы невероятно плодотворным — какая радость была бы просто вести дискуссию с кем-то, чья быстрота не уступает моей, кто может предложить идею, для меня но­вую, кто может услышать те же мелодии, что и я. И он желает того-же. Нам обоим больно думать, что один из нас не выйдет из этой комнаты живым.

  Предложение:

  <Что, если нам поделиться друг с другом тем, что мы узнали за эти полгода?>

  Он знает, что я отвечу.

  Мы будем говорить вслух, поскольку язык тела лишен технического словаря. Рейнольдс быстро и спокойно произносит пять слов. Они куда более нагружены смыслом, чем любая строфа стихов: в каждом слове есть логическая зацепка, за которую я могу схватиться, предварительно постигнув пол­ный смысл слова предыдущего. В целом эти слова составляют революционное прозрение в социоло­гии. Рейнольдс языком тела сообщает, что это было среди первого, что он постиг. Я пришел к тому же осознанию, но сформулировал его по-другому. Я немедленно возражаю семью словами, где в четы­рех собраны различия между моим прозрением и его, а три следующих описывают неочевидные ре­зультаты этих различий. Он отвечает.

  Мы продолжаем. Мы как два барда, и каждый побуждает другого добавить следующий куплет, а вместе они составляют эпическую поэму знания. За несколько мгновений мы набираем скорость, пере­хватывая слова друг друга, но слыша каждый отте­нок, и воспринимаем, сопоставляем, отвечаем не­прерывно, одновременно, едино.

  Идут минуты. Я многое узнал от него, он от меня. Это восторг — так окунуться в идеи, след­ствия из которых мне придется обдумывать много дней. Но мы собираем и стратегическую информа­цию: я оцениваю объем его невысказанных знаний, сравниваю со своим и моделирую его процесс оцен­ки меня. Никуда не девается сознание, чем должно все это кончиться: наш обмен лишь еще сильнее проясняет идеологические различия.

  Рейнольдс не видел той красоты, что видел я, он стоял перед прекрасными озарениями, будучи к ним безразличен. Единственный гештальт, который его вдохновляет, — это тот, который игнорирую я: планетарное сообщество, биосфера. Я влюблен.в красоту, он — в человечество. Каждый из нас чув­ствует, что другой отвергает великие возможности.

  У него есть неупомянутый план создать гло­бальную сеть влияния, создать процветание в мире. Ради этого он будет использовать людей, из кото­рых одним даст просто повышенный интеллект, другим — метасамосознание, и немногие из послед­них будут представлять для него угрозу.

  <3ачем идти на такой риск ради нормалов?>

  <Твое безразличие по отношению к ним было бы оправдано, если бы ты был просветленным и твой мир не пересекался бы с их миром. Но раз ты и я все еще можем воспринимать их дела, мы не можем быть к ним равнодушными. >