Понимай

  При этом его высказывании лакуна в моей ре­конструкции его сути заполняется и переполняет­ся, и следствия окрашивают все, что я знаю о нем. Он имеет в виду Слово: фразу, которая, будучи произнесена, разрушает разум того, кто слушал. Рейнольдс утверждает, что этот миф — правда, что у каждого разума есть такой встроенный спусковой механизм — есть фраза, которая может сделать че­ловека сумасшедшим, идиотом, кататоником. И он говорит, что знает такое слово для меня.

  Я тут же отключаю все органы чувств, направляя входную информацию от них в изолированный буфер кратковременной памяти. Потом создаю имитатор собственного сознания, чтобы воспринимать этот по­ток и впитывать его с уменьшенной скоростью. Я, как метапрограммист, уравнения имитации стану от­слеживать косвенно, Только когда будет подтвержде­но, что сенсорная информация безопасна, я ее полу­чу. Если имитатор будет разрушен, мое сознание ока­жется изолировано от него, и я прослежу шаг за шагом, что привело к краху системы, и пойму, как мне перепрограммировать свою психику.

  Все приготовления я успел сделать, когда Рейнольдс закончил произносить мое имя: следующая его фраза могла быть командой уничтожения. Я теперь воспринимаю входную информацию от ор­ганов чувств с задержкой на сто двадцать миллисе­кунд. Я пересматриваю свой анализ человеческого разума в поисках доказательств его предположения.

  А тем временем отвечаю легко и небрежно:

  <Давай свой коронный выстрел.>

  <Не бойся, он у меня не на кончике языка.>

  Мой поиск что-то дает. Я ругаюсь про себя: есть очень хитро скрытый черный ход в конструк­ции психики, который я не заметил, потому что не искал. Мое оружие било рождено интроспекцией, а он придумал такое, которое мог создать только ма­нипулятор.

  Рейнольдс знает, что я построил оборону. Не рассчитана ли его спусковая команда на ее обход? Я продолжаю изучать природу действия спусковой команды.

  <Чего ты ждешь?>

  Он уверен, что это дополнительное время не даст мне возможности построить эффективную оборону.

  <Угадай.>

  Какое самодовольство! Неужели он действитель­но так легко может со мной играть?

  Я прихожу к теоретическому описанию действия спусковой команды на нормала. Есть общая коман­да, которая может сделать из любого докритического разума tabula rasa, но для усиленного разума требуется настройка, размеры которой трудно оп­ределить. Стирание имеет выраженные симптомы, о которых может предупредить меня имитатор, но это симптомы процесса, вычисляемого мной. По определению команда разрушения есть то конкрет­ное уравнение, которое превосходит мою способ­ность к воображению. И не сколлапсирует ли мой метапрограммист, диагностируя состояние имита­тора?

  <Ты использовал эту команду разрушения на нормалах?>

  Я начинаю подсчитывать, что нужно для выра­ботки команды уничтожения на заказ.

  «Однажды поэкспериментировал с одним нар­которговцем. Потом скрыл следы ударом в висок. >

  Становится очевидным, что создание такой команды — колоссальная задача. Для нее требует­ся тончайшее знание моего разума. Я экстраполи­рую, что он может обо мне знать. Кажется, этого недостаточно, учитывая мое перепрограммирова­ние, но у него может быть техника наблюдения, мне неизвестная. Я остро осознаю, какую фору он получил, изучая внешний мир.

  <Тебе придется делать это много раз.>

  Его сожаление очевидно. Его план не может быть реализован без еще многих смертей: нормаль­ных людей — по стратегической необходимости, и усиленных его помощников, которые поддадутся соблазну возвышения. Отдав эту команду, Рейнольдс, быть может, перепрограммирует их — и меня — как узких специалистов, сосредоточенных в своей области, с ограниченным метапрограммированием. Такие смерти — необходимые затраты в его плане.

  <Я не утверждаю, что я святой. >

  Всего лишь спаситель.

  Нормалы могли бы назвать его тираном, оши­бочно принимая за одного из своих, и они бы не поверили собственному суждению. Они бы не мог­ли постичь, что Рейнольдс равен своей задаче. Его решение оптимально в их делах, а их понятия жад­ности и честолюбия к усиленному разуму не при­менимы.

  Актерским жестом он поднимает руку, вытянув указательный палец, будто чтобы подчеркнуть свое высказывание. У меня недостаточно информации, чтобы создать его команду уничтожения, так что я могу только защищаться. Если я выживу после этой атаки, я, быть может, получу время атаковать сам.

  Он с поднятым пальцем произносит:

— Понимай.

  Сначала я не понимаю. А потом, к ужасу свое­му, — понимаю.

  Он не создал команду для произнесения, это со­всем не сенсорный спусковой механизм. Это выклю­чатель в памяти: команда запускает цепь восприятий, индивидуально безвредных, которые он вложил в мой мозг как адские машины. Ментальные структуры, воз­никшие в результате этих записей в память, теперь разрешаются орнаментом, формируя гештальт, который определяет растворение меня. Я сам проинтуичил Слово.