Понтийское царство

Существует мнение, что мать Митридата Евпатора Лаодика, замешанная в убийстве мужа, не желала видеть старшего сына на престоле и потому злоумышляла против него, стремясь противопоставить ему младшего сына Хреста[43]. Эта точка зрения имеет право на существование, поскольку молодой Евпатор уже с раннего возраста стремился следовать филэллинской политике своего отца, о чем свидетельствует появление квазиавтономных монет понтийских городов предпоследнего десятилетия II в. до н. э. Некоторые ученые-нумизматы даже усматривают на автономной и анонимной меди последней четверти II в. портрет Митридата V[44]. По свидетельству Страбона (X.4.10), Дорилай Тактик, приближенный к Эвергету государственный и военный деятель, узнав о гибели своего патрона, остался на чужбине, поскольку власть перешла в руки его политических противников во главе с бывшей супругой царя. Его отказ вернуться может быть объяснен тем, что существенно претерпела изменения внешняя политика Понта, отныне потворствовавшая римским территориальным амбициям в Азии (см. выше). Но как только Митридат Евпатор закрепился на престоле, он тотчас призвал к себе всех сторонников Дорилая Тактика - его дочь и сыновей Лагету и Стратарха, живших в Кноссе, а также его племянника Дорилая Младшего, сына Филетера, своего совоспитанника в юношеские годы. Все они были окружены заботой и вниманием при понтийском дворе[45]. Продолжение политики Эвергета вызывало недовольство его противников, среди которых немаловажную роль играла его вдова. Тот факт, что семья Дорилая вернулась в Понт только после упрочения политических позиций Евпатора, спустя длительное время после переворота в Синопе, говорит о том, что в первые годы правления молодой царь столкнулся с серьезной оппозицией внутри царства, во главе которой стояли силы, враждебные его отцу.

Помпей Трог (Юстин) сообщает о кознях против Митридата, когда он был ребенком: мальчика сажали на дикого коня и заставляли метать копье, затем пытались отравить, но безуспешно, так как Митридат постоянно принимал противоядия и закалил свой организм, ставший невосприимчивым к ядам (Justin. XXXVII.2.5-6; App. Mithr. III; Val. Max. IX.2 ext. 3). Опасаясь смерти от удара кинжалом, молодой царь вынужден был бежать из столицы и заняться охотой на диких зверей. В течение семи лет он, по сообщению Юстина, жил на дикой природе и ни разу не появился ни в городе, ни в деревне, закалив тело и дух (Justin. XXVII.2.7-9). По другим рассказам, когда он был совсем маленьким, ему в колыбель ударила молния, зажгла пеленки и оставила на теле рубцы. По иной версии, молния ударила в его колчан и зажгла стрелы (Plut. Quaest. conv. 1.62). В год рождения и в год прихода к власти в небе в течение семидесяти дней светила комета, которая занимала четвертую часть неба и затмевала солнце своим блеском. Между ее восходом и заходом проходило четыре часа (Justin. XXXVII.2.1-3).

Эти рассказы имеют полулегендарный характер и выдуманы придворной историографией с целью создать образ богоизбранного и обожествленного правителя. Легенда о коне отражает попытку отождествить Митридата Евпатора с Александром Македонским и Буцефалом, а рассказ о скитаниях навеян иранской традицией. Персидские цари по обыкновению распространяли легенду о своих тайных скитаниях. Что касается наездничества и охоты на диких зверей, то это элемент воспитания персидской и греко-македонской высшей знати. Миф об ударе молнии и яркой комете символизировал величие и значимость будущих побед богоизбранного повелителя, провозглашение его новым Дионисом. В этих рассказах отразились иранские и греко-македонские корни правящей в Понте династии; легенда о семилетнем отсутствии царя, по мнению ряда исследователей, не должна восприниматься всерьез, так как существуют медные монеты 120-110 гг. с портретом молодого монарха, что говорит против его изгнания[46].