Понурый Балтия-джаз

В оптическом прицеле серый бугорок у вытяжной трубы на крыше шестиэтажки чуть вспучился. Тоже сигнал получил? Проверив наводку, я отвел взгляд на стену, чтобы не замылить глаз. Указательный палец положил на ложбину подбородка. Он греется или отпотевает у меня там, в зависимости от обстоятельств.

Внизу нарастало урчание автомобильного мотора, резкое и грубое.

Пришлось выглянуть в пролом.

Желтый автобус с закрашенными окнами и надписью по борту "Ремонт коммуникаций" тянул на прицепе в сторону центра компрессорную установку. Лестница, прикрепленная на его крыше, высовывалась сзади метра на два - два с половиной. Красная тряпица обозначала её габариты. Фиолетовый проблесковый фонарь перед лобовым стеклом рядом с водителем исходил вспышками.

Полицейский-мотоциклист, вывернув рогатый руль и газанув, резко развернулся навстречу. Поставил мотоцикл на упор. Перекинул ногу через седло. Уселся боком и жестом предложил водителю спуститься на разборку. Всклокоченная белобрысая голова высунулась из бокового окна, рука тянула замызганную бумажку. Водитель что-то кричал.

Полицейский отклеился от седла мотоцикла и лениво пошел к автобусу.

И тут же послышался характерный шелест шин по брусчатке. Генерала везли в вишневом "Плимуте".

Два человека с двух противоположных сторон шли к пластмассовому козырьку таксофона. Один должен быть сигнальщиком Тургенева, другой, шагающий навстречу - из группы его захвата.

Актеры становились по местам.

Я занял свое. Приник к прицелу. Чико Тургенев, плющивший щеку о приклад, сегодня одел бейсбольную кепку с длинным козырьком. Он правильно рассчитал, что целиться будет против солнца. Сейчас он, как и я, готовил глаз и палец.

Я попросил у Господа прощения за грехи, включая теперь и ещё один, который совершу.

Кажется, водитель автобуса пустился в громкие пререкания с полицейским-мотоциклистом.

Я услышал, как захлопали дверцы "Плимута".

Мы не знали со Шлайном, когда человек Чико из таксофона подаст на номер музейного телефона сигнал, по которому сработает детонатор заряда в туалетной комнате - до осмотра музея или после.

Переносье Чико затенял козырек, под которым я взял в перекрестье ту точку, где полагалось быть горбинке крупного носа.

Грохнул взрыв.

Багряный цветок расцвел в окуляре прицела. Одиннадцатиграммовая пуля из "Галил" снесла Чико полчерепа.

Свой выстрел я практически не слышал. Его заглушил последовавший за ним почти без интервала стрекот штурмовых автоматов, скрежет металла и выпуклое, лопающееся, иначе не скажешь про огонь этих пушек, уханье снайперских крупнокалиберных стволов с крыш. И через пару секунд взрывы гранат - два дробно и отдельно третий.

Я не подал по рации условный сигнал Ефиму Шлайну. Я убил не Чико.

Высунувшись из пролома, я вдавливал и вдавливал кнопку затвора "Яшихи", прочесывая кадрами улицу перед музеем. Ремонтный автобус, сокрушив полицейский мотоцикл, вздыбив квадратный радиатор, продавливал капот "Плимута". Пули снайперов рвали куски металла с крыши автобуса. И рикошетили! Под жестянкой подложили броню. Констебли, разбросав ноги, лежа, прикрывали локтями головы, уткнувшись в брусчатку. Из-под задравшихся курток высовывалось голубое белье.

Гранаты были дымового действия. Серовато-голубую завесу ветер тянул вверх, и она, расплываясь, слепила и глушила снайперский огонь. Стрелять становилось в некого.

Скатившись вниз и выпрыгнув из дверей дома, я пробежал несколько шагов, споткнулся обо что-то, полетел головой вперед, прикрывшись руками, и расшиб оба колена. "Что-то" было либо переодетым полицейским, либо охранником генерала. Недвижное тело в луже крови, вытекавшей из горла. Кровь слегка пахла свинцом - артериальная...

В загустевавшей мгле дымовой завесы я некоторое время ещё видел, как люди в кремовых пальто сноровисто отцепляют от автобуса и разворачивают поперек улицы компрессорную установку. Мне показалось, что вторая группа людей в кремовых пальто запихивает длинный зеленый ящик под брезент в кузов какого-то пикапа.

Голос по-русски, без акцента, прокричал, может быть, и в рацию:

- Груз взят! Отходить всем!

Автобус теперь полыхал.

Вокруг вдруг стало безлюдно. И так тихо, что слабый треск пламени, охватившего автобус, разносило по всему переулку.

Тычась в стены домов, прикрывая рот и нос платком, я разыскал таксофон. Человек, валявшийся под его пластмассовым козырьком, сжимал трубку черными пальцами. Отсеченная ножевым ударом кисть второй его руки с торчащей розовой костью - лежала рядом. Вероятно, это был тот, кому поручалось захватить сигнальщика. Или сам сигнальщик.

Я вытянул липкую от крови трубку, вдавил рычаг, бросил монету, набрал номер представительства "Балтпродинвеста". Сигнал отозвался сразу. Занято. О господи!

Я вдавил в рации кнопку вызова Шлайна. Молчание.

Может, труп Ефима валяется поблизости? Шлайн мог находиться в машине генерала...

Представительство ответило на второй раз. Дежурный обстоятельно объяснил, что ни господина Дубровина, ни госпожи Воиновой "пригласить к аппарату" невозможно, оба отсутствуют. Голос показался знакомым.

- Это, случайно, не Андрей? - спросил я.