Понурый Балтия-джаз

Сминая шины о кромку тротуара, пожарная машина, раскачиваясь и нахлестывая антенной клочки рассасывающейся дымовой завесы, с разгону, почти не тормозя, завывая дизелем, протискивалась между горящим автобусом и домами. Кронштейн бокового зеркала обдирал стены. Ошметки засохшей краски, кирпичная крошка, осколки стекла обсыпали мне голову, плечи и спину, когда я, выждав момент, броском из-за компрессорной установки-прицепа поднырнул под кронштейн между музеем и пожарной машиной. Она прикрыла меня от разворачивавшихся рысью в оцепление спецназовцев, появившихся на противоположной стороне улицы. Пожарник, высунув руку из окна, попытался ухватить меня за шиворот дохи, но лишь обжег, наверное, и перепачкал пальцы о пластиковый ворс, который расплавился и отек подобием коричневых соплей на плечах и спине.

Опередить оцепление удалось. Я перепрыгнул через серую кишку, которая разматывалась с рулона, пущенного экипажем второй пожарной машины самоходом под уклон, и вклинился в толпу зевак. Через несколько секунд подбежавший спецназовец, ткнув в грудь автоматом, вдавил меня глубже, чтобы очистить дорогу констеблям, растягивавшим ленту флажкового ограждения.

Он выдавил меня на свободу.

Костюм от народного кутюрье Йоозеппа Лагны сработал. Бэзил Шемякин, практикующий юрист и наемник, выглядел в центре Таллинна провинциальным идиотом из тех, которые вечно путаются под ногами в ненужное время и в ненужном месте у общественных служб. Иначе офицер из кабины пожарной машины не орал бы мне в спину, а направил констеблей вдогон...

В стоячей забегаловке неподалеку от Ратушной площади я запил чашкой капуччино остатки водки во фляжке. Поразмышлял о том, что если и оцепление у Лохусалу развертывают такими же темпами, как у музея, игра проиграна бесповоротно.

Когда я позвонил из таксофона Тармо, ответил жеманный женский голос:

- Мину-у-ту-у-у-у...

Слышался шум воды. Наверное, отвечали по переносному из съемочной-кабинета, к которому примыкала проявочная с душевой кабиной. Я вдруг подумал, что непременно попрошу Йоозеппа разогреть сауну, если доберусь сегодня до Синди.

- Тармо, - сказал я, когда он взял трубку, - прогони немедленно бабу или баб, сколько их там у тебя... Прибуду через двадцать минут.

- Это не баба, - ответил он мрачно. - Это мой друг. И мы никуда не уйдем. У нас свидание. Я имею право на личную жизнь?

- Ладно, - сказал я. - Будем вести её вместе. Как насчет амур-а-труа? Ты, мразь дешевая, не будешь ревновать, а?

Наверное, я действительно устал, если разошелся по пустякам.

- Вам все хи-хи да ха-ха! - повысил голос Тармо. - А человек вкалывает с утра до ночи в двух местах! Человек нуждается в отдыхе!

- Вот и отдыхай... Положи ключ под резиновый половичок у входа и убирайся на дом к твоему другу или ещё куда. Попьете там винца и насладитесь общением, если уж вам приспичило трахаться. Студию я очищу вечером. Ключ будет там же. Но...

- Какие ещё но? - простонал Тармо.

- Вернувшись, найдешь прибавление подотчетного имущества. Кошку и четырех котят. Черные. Инвентаризируй по статье "антураж для съемок". Для съемок в стиле Бергмана или как там его... этого... Тарковского, например. Помни, бухгалтерия, которая будет переводить обещанные тебе мною кроны, вычтет стоимость кошки и выводка, если они пропадут. Это - инвентарь, материальная ценность... И вообще в композиции ты зациклился на гуманоидах, забыл о животных...

- Вы сами животное!

- Ну, ладно, ладно, даже в этом качестве я не навязываюсь к тебе в модели, - сказал я. - Как творец ты свободен...

И повесил трубку.

"Раймон Вэйл" показывали без четверти четыре пополудни. Время-то едва тянулось. А ощущение такое, что день почти минул...

Умнику понадобится минут пять, чтобы прийти в себя, связаться с Мариной и донести о моих намерениях. Марина примет решение накрыть меня в студии Тармо, когда, по её расчетам, я там окажусь. Таким образом, чтобы немножко разочаровать и заставить Марину понервничать, на место следует прибыть не ранее половины шестого.

Теперь я набрал номер представительства "Балтпродинвеста". Дежурный Андрей узнал меня по голосу и, ничего не спрашивая, сразу соединил с Дубровиным.

- Мы позвонили, - сказал он. - Просили принять рекомендованные вами меры. Нам обещали это сделать. Есть вопросы к вам. Срочные. Где вы?

Говорил так, будто не выгонял меня взашей утром с работы.

- Кофейничаю возле Ратушной площади. Но вряд ли я знаю теперь больше вашего. Да и знал меньше вашего, как теперь понимаю. Ваши вопросы останутся без ответов.

Я имитировал нотки грубоватого раздражения, продиктованного обидой.

В принципе, мне теперь наплевать на Дубровина. Но в интересах полной ясности я хотел, чтобы он понял, кто он для меня после совещания и катавасии возле музея: мы в разных лагерях.

Он помолчал, взвешивая мои слова.

- У вас есть решение? - спросил он.

- Есть.

- Хотелось бы выслушать.

- Выслушает господин Шлайн. Он в представительстве?

- Нет, в сопровождении.

- Потери большие? - спросил я.

Он опять помолчал. И ответил вопросом:

- Чьи потери?

Подтвердил: да, в разных.

- Общие, - сказал я.

- Уточняем.