Понурый Балтия-джаз

Просмотрел документы. Полученный от Скелета Велле белорусский паспорт с эстонской визой, про который почти забыл, сунул в перчаточный ящик. Российский, то бишь советский заграничный паспорт с гербом второй погибшей империи поджег от прикуривателя, едва раздув тлеющую бумагу. Комок спекшейся массы сунул под колесо "Форда". Никто не скажет, что мой труп имел российский паспорт... Французский с немецкой, латышской и эстонской отметками я завернул в пластиковый пакетик и поместил в нагрудном кармане пиджака отдельно от бумажника. На случай, если при обыске меня или моего трупа позарятся на бумажник, который я переложил в задний брючный карман. Шесть тысяч эстонских крон все-таки. Вне бумажника паспорт может и сохраниться.

Уже запустив "Форд", я увидел, как Тармо возвращается в компании подростков, мальчиков и девочек, вероятно, будущих моделей, и как он глядит на часы и озирается, прежде чем отомкнуть решетку на входе в школьный полуподвал. Стрелки "Раймон Вэйл" показывали без двух минут пять пополудни.

Я перекрестился, как перед броском из окопа.

Тартуское и Нарвское шоссе я не знал. Поэтому свернул на знакомое Пярнуское. Я бы устроил перехват на себя возле съезда к гостинице "Палас". Однако там ничего не заметил. За городом прямая, как стрела, дорога вела среди белых от изморози деревьев в остывающий закат. Перед прорубью в речушке Кейла топтался овеваемый розоватым паром голый человек. Он покосился, когда "Форд" проезжал мост, и я, приспустив боковое стекло, выставил вверх большой палец. Голый улыбнулся и, оторвав от паха и раскинув руки с растопыренными пальцами, ухнул в черную дыру.

И тут я их заметил. В зеркале заднего вида возник серый джип "Чероки", трепаный, по крайней мере со стороны радиатора, восьмидесятых годов выпуска. А вскоре я уперся и в кативший неторопливо пикап "Судзуки" с тронутыми ржавчиной дугами над мятым кузовом. Связь их экипажи, вне сомнения, держали по радио.

Стемнеть должно было через полчаса, ну, от силы, минут через сорок. Шоссе пустовало. Рабочий день кончился.

Обе машины вежливо подлаживались к моей скорости, прижимать к обочине или блокировать не торопились. Может быть, минут через десять, подальше от города?

Профессиональный уровень преследователей не казался мне выше, чем у людей Чико Тургенева. Кроме того, они не должны были сторожиться меня в такой же степени, как Чико и его банда. Если Тургенев понимал разницу между численным и качественным превосходством при молниеносно протекающей вооруженной разборке, то эти, видимо, были излишне уверены в перевесе собственных сил без оглядки на качество. А потому вряд ли испытывали, примеряясь ко мне, такое же, как и я, остервенение, совершенно необходимое перед боем, для исхода которого ничья не планируется.

Этот противник слабее Чико и его оравы.

В сущности, Чико совершил недопустимую для высокого профессионала ошибку. Переуступил эту часть операции. От высокомерия не пожелал перерабатывать - предоплата-то, определенно, им получена. Зачем рисковать по пустякам?

Я присматривался к манере водителей джипа и пикапа. Они не осторожничали. Если я прибавлял и начинал нагонять "Судзуки", он уходил, сохраняя разрыв. Проще бы было вывернуть где-нибудь с проселка на встречную полосу грузовик, под который я и влетел бы. Но им нужен свежий труп. С пулей, полученной секунду спустя после смерти Бахметьева. Поэтому мне до расстрела предстоит плен. Не сдавать же мертвеца в морг в ожидании, когда завалят генерала!

Мелькнул хутор с уютно подсвеченными шторами на окнах. Я подумал, что завтра утром в Синди нужно будет попросить у Йоозеппа Лагны комок мясного или рыбного фарша для Мурки. Интересно, на который день котята открывают глаза? Не забыть бы ещё молока или сметанки...

Они приступали.

Участок Пярнуского шоссе между Таллинном и городком Марьямаа тянется большей частью через смешанный хвойный и лиственный лес, в глубь которого каждые три-пять километров отходят проселки. Съезжают на них по мостикам, проложенным над кюветом. Я рассчитывал дотянуть до такого проселка...

Пикап "Судзуки" сбросил скорость и завилял, блокируя возможность обгона. Джип "Чероки" надавливал сзади. Я включил дальний свет фар, чтобы слепить водителя "Судзуки" и стрелков, если они изготавливались в кузове. Одновременно сигналил, притворяясь, что не понимаю их действий, требую прекратить дурацкие шутки на гололеде и дать возможность обгона. Это заставляло "Судзуки" не слишком резко меня притормаживать.

Джип "Чероки" в свою очередь включил дальний свет - слепить меня в зеркале заднего вида. Это была ошибка. Ослеп ещё сильнее водитель "Судзуки", поскольку высоко поставленные фары джипа перебрасывали свои лучи через мой низкий "Форд" прямо в него. Видимо, он огрызнулся по рации, и джип "Чероки" перевел фары на ближний свет.

Я приметил подходящий съезд на проселок. Приоткрыл дверь, освободив её от защелки. Пригнулся, втянув голову в плечи до уровня руля.