- Мальчиком, разбившим сердца двух единственных людей, которые когда-то любили меня. Я оставил своих стариков умирать в одиночестве. Мой дедушка умер первым. А за ним последовала бабушка… И кто был там с ней, Олив? Точно не я. Я предал те руки, которые держали мои, когда я учился ходить. Руки, которые научили меня ловить рыбу, научили меня готовить.
Они были пусты, когда она умерла, потому что меня там не было. Как я могу когда-либо говорить о любви? У меня была любовь, и я растратил ее. Я потерпел неудачу, когда он пришел за мной. У меня в руке был маленький деревянный солдатик. Он взял его у меня и посмотрел на него. Он сказал, что я должен оставить это, потому что с ним у меня будет все. И я выбросил деревянного солдатика. Это единственная вещь, которую я не смогу вернуть, Олив. Простые вещи, которые я растратил впустую, думая, что заменю их деньгами. У меня ничего не получилось, раз я постоянно вспоминаю брошенного мной солдатика. И раз во мне уже в детстве сидела способность изменить и предать, я не могу ручаться за себя взрослого.
- Я не могу заменить то, что ты потерял, но я здесь. И хочу быть с тобой, здесь, всегда.
- Мое сердце давным-давно превратилось в камень. Этого не исправить. Не сейчас.
- Гуннар, пожалуйста, - произнесла она умоляющим тоном, неожиданным для нее.
- Ничего не поделаешь, маленькая Олив.
Она выглядела мрачной, замерзшей и усталой. А потом она повернула к нему лицо, и абсолютная печаль в ее глазах сразила его наповал.
- Я поселюсь где-нибудь в другом месте, - сказала она. - Я останусь замужем за тобой. Ты будешь посещать нашего ребенка без препятствий с моей стороны, в любой момент, когда тебе этого захочется. Но мне нужно быть свободной, чтобы жить своей жизнью. Чувствовать себя любимой. Я не могу обменять одного мужчину в моей жизни, не любившего меня, на другого, который меня тоже не любит. Мне жаль, Гуннар. Но так и должно быть.
- Нет! - отрезал Гуннар.
- Мне жаль, - сказала она, - но я не могу просто жить рядом. Соответствовать твоим ожиданиям. Проводить ночи с тобой, когда ты захочешь. Я не могу. Я прожила всю свою жизнь с мужчиной, который прогнул меня под свои ожидания. Я не хочу этого унылого повторения.
Гуннар чувствовал себя так, словно его разрывали надвое. Он наблюдал, как Олив вышла из бассейна, как вытиралась и одевалась. Совершенно непохожая на ту, которая была здесь впервые, смертельно замерзшая. Наверное, нужно было бежать за ней, и все же он стоял как вкопанный, когда Олив в одиночестве поднималась обратно в гору, отчаянно пытаясь собрать разбитое сердце.
Это даже не была метафора, душевная боль почти перешла в физическую, и у Гуннара щемило в груди. Потому что Олив была достаточно сильна, чтобы подняться на гору, а он стоял, застыв от боли своего прошлого. И внезапно замороженные ледяные глыбы внутри его начали трескаться и крошиться на множество маленьких осколков. И ему хотелось закричать в небо. Потому что всегда любил только своих бабушку и дедушку, и он давно уже потерял их.
Гуннар провел детство, подвергаясь моральному насилию от отца, который совсем его не любил. Но Олив… Может, она никогда не знала домашнего тепла и не боялась его потери? Потому что не представляла, каково это - вернуться в пустую хижину, как только стал совершеннолетним, и узнать, что люди, жившие в ней, умерли много лет назад и ты уже никогда не попрощаешься с ними.
Гуннар оделся и позвонил своему пилоту. Ему нужно было кое-что сделать. Он объездил весь мир, но ему предстояло совершить одно последнее, очень важное путешествие.
Чувствуя себя совершенно несчастной, Олив решила вернуться в Штаты. Она продумывала свою будущую жизнь, отдавая приоритет скорому материнству. Обдумывала свою прежнюю жизнь, как никогда раньше. Она была находчивой и жизнерадостной, она хотела быть мягкой. Ее всегда учили бояться собственных желаний. Но теперь она должна была желать себе комфорта, душевного и телесного, ради своего ребенка.
Олив плакала о маленькой девочке, той, которая провела свое детство, ожидая отца за пределами залов заседаний. Которая была зла на Гуннара за то, что он съел ее кекс, но не злилась на своего отца за то, что тот устроил ей вечеринку по случаю дня рождения, где единственным подобием угощения был кекс. Она оплакивала свое детство. Она оплакивала себя - одинокого подростка, без друзей, без вечеринок, без развлечений и влюбленностей в лидеров музыкальных групп. Она оплакивала то, что все это время относилась ко всему серьезно. То, что она так сильно любила только Гуннара. И то, что общее будущее с Гуннаром оказалось невозможным. Она плакала из-за стольких вещей. Но это не делало ее слабее. Она знала, что теперь в ее жизни появился новый смысл, ясный и четкий, знакомый большей части женщин, но не делающийся от этого менее ценным. Олив только очень сожалела, что ей пришлось разбить собственное сердце, чтобы найти его.