Он никогда не думал, что доживет до аэропорта. Точнее, до того момента, когда появится необходимость войти в это огромное здание, размером со стадион. Что будет стоять возле высоких окон, смотреть на ночное летное поле, на отблески ламп снаружи на самолетных крыльях…
Люди, шуршавшие за его спиной колесами багажных сумок, привыкли планировать путешествия, а заодно и всю свою жизнь. Холеные люди, уверенные в себе, – как будто отдельная каста. Они баловали себя дорогими напитками, спокойно тратились на дорогие и бессмысленные по содержанию глянцевые журналы, со скучающим видом пялились на многочисленные, подвешенные на колонны экраны телевизоров, где крутилась реклама. Делали все для себя любимых, лишь бы не скучать.
А он с совершенно особым трепетом созерцал табло с названиями далеких городов, и везде ему мерещились рассветы, закаты, незнакомые мостовые, чьи-то силуэты, даже запах кофе, долетающий со столиков уличных кафе. И аэропорт, как отдельная жизнь, где даже продавцы в киосках, уборщики и охранники – это «не простые» люди, а люди на пересечении путей и судьбоносных точек. Здесь каждая встреча, каждый пойманный взгляд – все имело более глубокий и словно иной смысл.
Эмия спала, свесившись набок в кресле. Их вылет, неудобный по времени, в четыре сорок утра, случится еще только через полтора часа. Ему и самому бы поспать.
Не спалось.
Приглядывая за стоящей у ног своей попутчицы сумкой, он прохаживался туда-сюда вдоль кресел. Иногда стоял у окон, иногда присаживался на железную седушку и подолгу рассматривал полуночников, пьющих в кафе напротив кофе. Каждого ждала своя дорога.
Странное место – аэропорт. Как будто большая точка чьих-то пересечений.
Ему почти двадцать пять. И он сюда попал.
Царапало от песка в глазах веки; тело просило сна – минут пять или около того Дарин пытался устроиться в кресле, поудобнее приладив голову на сумку. Вроде бы улегся, но мыслям не спалось – они вздрагивали всякий раз, когда из динамика под потолком раздавался женский голос, сообщая о прилетах и вылетах.
И почему-то разбитой телегой, ползущей по пыльной дороге в неизвестном направлении, казалась собственная жизнь.
Раньше он мечтал о полетах. Раньше.
Когда у телеги еще не скрипели колеса, и не отваливались бока…
Все самое примечательное в его жизни начало случаться с шестнадцати лет, когда отпустили из интерната.
Вот тогда Дар браво взял поводья судьбы в свои руки: отправился за образованием в высшую школу – будучи примерным учеником в прошлом, легко поступил, получил койко-место в общежитии, – и тогда же начал ходить по спортивным клубам. Бывал везде, где давали уроки боя бесплатно, и откуда не гнали без абонемента.
О, как он любил драться – до одури, до безумия. Выбивал чужие зубы и дурь из собственной башки, слонялся с местными бандами, участвовал в каждой разборке. Возглавлял то одну, то другую группировку и таким образом собирал крупицы славы, любви и уважения. Нет, его не любили, но «учитывали» и боялись. И самым главным ощущением, за которым Дар гонялся в те времена, было чувство, что жизнь не течет мимо, что он не изгой и важен в этом мире хоть кому-то.
Подростку в шестнадцать трудно держать себя в руках, трудно осознать, что такое контроль и зачем он нужен. Особенно «Ч.Е.Н.Т.»у. Бери от жизни все, ведь так? Самоутверждайся, доказывай, побеждай…
Он побеждал. Считал бесполезным тот день, когда по подбородку не стекала собственная кровь, а с кулаков кровь врагов – тогда он раз за разом побеждал этот мир. Еще, еще и еще, надеясь на то, что однажды сможет столкнуться с самой смертью и выйти из последнего боя живым.
На него со страхом смотрели враги, на него же – симпатичного, дерзкого и злого – с обожанием взирали девчонки.
Он трахал каждую, которой мог залезть под юбку, – бесконечно самоутверждался. Боялся, что одна из них понесет, и этого же втайне страстно желал – оставить после себя след. Дочку, сына… лишь бы не в пустоту.
А потом – ему едва стукнуло семнадцать – встретил Катрину.
Стройная блондинка, тонкая талия, налитая грудь и длинные ноги – ее хотели пацаны всего района.
Но она выбрала Дара.
И он потонул в безоблачных голубых глазах, пухлых губах и бесконечном желании ей обладать.
Обладал так часто, как мог… Правдами и неправдами выискивал деньги на «посуточные» квартиры, цветы, подарки. С жадностью срывал с нее одежду, слушал упреки, что торопится, что груб, и не мог не торопиться. Влезал на нее, как сумасшедший бык, впервые в жизни увидевший корову, залил ей внутрь, наверное, литры спермы…
И все у них ладилось: если смеялись, то вместе, если мечтали, то вместе, даже ненавидели вместе. Идеальная пара, в которой с полувздоха, с полувзгляда понимали друг друга.
А потом Катрина сказала «люблю».
И что-то оборвалось.