Пообещай

Мидии, если приловчиться открывать, на вкус оказались необычными, но приятными – с пряностями, томатной подливкой, чесночком, розмарином. В трудности доступности к нежной мякоти для Эмии нашлось даже что-то привлекательное – пока верно приладишь вилку, пока ракушка «хрустнет», успеешь распробовать то, что положил в рот до того.

Вечерело.

Он в документах назвал ее Эмма – Эмма Рославская.

«Интересно, Рославская – это какая-то его давняя знакомая?»

Собирались уходить молодые родители из-за соседнего столика – сложили в сумку игрушки, собрали разбросанные по скатерти измазанные в креме пирожного салфетки. С чьего-то сада долетал терпкий аромат лаванды.

– Знаешь, если бы я знал, что когда-нибудь окажусь здесь, я бы выучил его – этот язык, – Дар пребывал глубоко в мыслях, по-видимому, в конкретном моменте собственного прошлого. – Я тогда отказался – дурак.

– Учить Лавойский?

– Он называется Лавье.

– Красиво.

– Да, отказался в школе. Теперь жалею.

Ужин заканчивался. Наверное, никогда уже не мелькнет на их пути ни этот маленький городок, ни это кафе, где завтра на столе будет стоять совершенно другой цветок.

– Не жалей, – легко пожала плечами Эмия. – Никогда не жалей ни о каких «я бы… если бы…»

– Почему?

– Потому что если бы ты смог тогда сказать «да», предвидел бы что-то наперед, выучил язык, это был бы не ты. А у тебя есть только ты – такой, какой есть. И о нем никогда не нужно жалеть.

В ответ на «мудрость» цинично фыркнули.

Настало время допивать чай. Они уже порядком устали, а впереди еще последний рывок – полуторачасовая поездка на такси до отеля.

– Послушай, я хотел извиниться…

– За что?

– За то, что не помогаю тебе со всем этим. Что ты все… сама.

«А меня как будто нет».

– Не извиняйся.

Она с самого начала знала, на что шла. И за тот короткий срок, который у нее здесь был, должна была уметь наслаждаться, а не обижаться. Даже если тебя не любят. Мелочи. Жители Земли постоянно упускали из вида одну концепцию: здесь нельзя ни над чем приобрести контроль. Никогда. Контроль – иллюзия твоего влияния на ситуацию, способность ее удерживать, менять, воздействовать, а желание контроля возникает только из страха. Но чего бояться, если все смертны?

И разве можно воздействовать на чье-то сердце? На чье-то мировоззрение, жизнь?

Нет. Можно только ухватить момент, порадоваться ему, полюбить.

А хаос, быстротечность и невозможность все это контролировать будут всегда – в этом и есть урок. Против этого можно бороться, а можно наслаждаться.

Эмия наслаждалась.

– Пойдем. Буду знаками объяснять таксисту, куда нам нужно.

И она подхватила со стола разговорник.

* * *

(Алексей Рыбников – Лестница в небо)

Ощущение чуда, которое он не ожидал испытать, обрушилось ему на голову ушатом холодной воды и теми самыми пресловутыми бабочками в животе – мощно и разом. А ведь он просто вошел в номер на втором этаже маленького деревянного отеля, просто откинул в сторону штору, чтобы не темно, просто вышел на балкон…

И тут же оказался внутри той самой картинки «Виноградники Лаво», которую часто рассматривал на ночь глядя, будучи мальчишкой семи, одиннадцати, тринадцати лет. Внутри вырванной из библиотечной книжки с фотографиями – «Самые красивые места Мира», – которая со временем помялась, выцвела, а после и вовсе потерялась.

Она как знала…

Он мог бы здесь жить вечно. Более того – он хотел бы жить здесь вечно, пусть даже его «вечно» – это жалкие недели.

Эмия задержалась внизу – договаривалась насчет постельного белья, завтраков, обедов и ужинов, – а он, Дар, повинуясь инстинкту, вдруг ловкой обезьяной перемахнул через перила, нащупал ногами теплую балку-столб, занозя ладони, заскользил вниз.

Он сбежал, сам не зная, что делает, почему и зачем, и теперь шел, продавливая подошвами влажную землю. Темная почва, сочная зелень листьев виноградных кустов, огонь увядающего над горизонтом солнца. Дар шагал вперед, непривычно свободный, расслабленный и легкий душой – раскинув руки в стороны, касался листьев, и те скользили по коже перьями, будто здоровались.

Он жил здесь всегда… Он просто забыл.

Позади него дом деда. Они вместе будут чистить фрукты, сидя на крылечке, и последний луч солнца погаснет в глубине бокала с красным вином, стоящего на деревянных ступенях. Дед сухой, морщинистый снаружи, но теплый внутри – Дарина он любил сызмальства, вырезал ему из бревен лошадок, читал пожелтевшие книжки.

Бабушка еще жива, но вниз спускаются редко, это чаще они – он и дед – готовят для нее ужин. И поодаль за полями, в каменном одноэтажном доме живут мать с отцом и младшим братом. Брат там, а Дар здесь – ему тут лучше.

Как часто они играли в этих зарослях в прятки с тонконогим Матисом и рыжим пухляком Ройко – его лучшими друзьями.

У него было счастливое детство и сейчас счастливая жизнь – он просто забыл.

Подыгрывая, временно отключилась, подернулась плотной ширмой настоящая память – забыла про интернат, про дождливые вечера на лестнице, про однокомнатную квартиру с диваном.

Дар родился в Лаво.