Пообещай

Эмия еще никогда не выбирала трусы прилюдно. И почему-то стеснялась.

Расцветок миллион: пестрые, с цветочками, блекло-унылые, с надписями и без. Ей выбирать только под себя или под себя …и Дара?

Последняя мысль неожиданно смутила.

Странно, в Астрее процветала свобода «любви». Там, в отличие от людских скупых на раскрепощенность привычек, царили нравы вполне себе фривольные – партнера выбирали зачастую прямо на улице и по одному только взгляду. О нарядах, так как их можно было сменить, не задумываясь, никто и вовсе не волновался.

Но Эмия вольностей себе почему-то не позволяла и там.

Разве что иногда, с Павлом.

– Девушка, помочь Вам выбрать?

Эмия растерянно потерла щеку.

– А как… помочь?

Не старая еще продавщица смотрела устало – у нее дома, наверное, дети. Ей нужно их одеть, обуть и накормить, и потому «помочь» – это, скорее, подтолкнуть купить.

– Мне нужно несколько пар… простых. Нет, лучше с кружевом. Однотонных.

– Размер?

– Н-не знаю.

Тетка с любопытством вытянула шею, оглядела покупательницу профессионально и равнодушно.

– На вас «м-ка», не больше.

– «М-ка»?

– Средний.

– Да, наверное.

Ей указали на рядок слева.

– Вот тут. Выбирайте.

За следующие несколько минут, поборов смущение, Эмия подобрала нижнее белье, майку, легкие штаны и обзавелась ненужными ей, но уютными на вид мягкими тапочками.

* * *

Как много, оказывается, человеку-женщине нужно для жизни: шампуни, крем, расческа, прокладки, станок, дезодорант, белье. Много белья. Потому что людское тело несовершенно – оно, подчиненное времени и процессу старения, постоянно работает: что-то обновляет, что-то разрушает, что-то выводит, потеет, пахнет. И вещи нужно стирать…

Не зря сюда не хотела Калея – слишком сложно. Им всем, кроме Эмии, здесь почему-то было сложно.

А она вдыхала запах чужой тесной квартиры и радовалась. Слышно было, как орудует кухонной утварью Дар: гремели кастрюли, шумела вода, выдвигались ящики. Он готовил для них обед.

Внимание Эмии привлек лежащий у компьютера атлас Мира.

И вспомнилось вдруг про виноградники и Лаво – а можно ли найти?

Лаво и виноградники отыскались на триста девятнадцатой странице.

«Паспорт. Виза», – она, оказывается, совсем забыла не только про деньги, но и про удостоверения личности.

– Дар? – в кухню она вошла, держа раскрытый атлас в руках. – Я тут прочитала, что для въезда в Лаво нужна какая-то виза. Она у тебя есть?

Повар, который в этот момент перемешивал накрошенный сырой еще картофель, напрягся. Стал жестче, сдавленнее – она почувствовала. И спешно пояснила.

– Я просто хотела сказать, что если ты захочешь слетать один, я буду только рада…

– Я не захочу.

На столе уже стояла открытая банка сметаны; лежал на блюдце хлеб.

– У тебя нет визы?

– Мне не нужна виза.

– Не нужна? Почему? – и сама же пожала плечами – какая разница, почему. – И хорошо.

– Потому что я «Ч.Е.Н.Т» на последнем месяце жизни – вот почему.

Ей вдруг стала понятна его внезапная злость и тот ком стальных эмоций, которым он вдруг сделался.

– Прости, я просто спросила…

– Мы, «ченты», блаженные. Особенно те, кому скоро умирать, понимаешь? – процедили от плиты. Дарина понесло. – Нам теперь можно везде, куда захочется: давайте, ребята, наслаждайтесь. Только я не полечу, потому что ненавижу подачки!

– Но это не…

– Как та, когда тебе дают побыть с матерью только первый год жизни. И она даже тот год не захотела со мной пробыть!

Перед ней больше стоял не Дарин – кто-то другой. С белыми от злости глазами, со сжатыми в гири кулаками, со скрутившимися в стальной молот, готовый ударить любого нервами.

– Она хотела… Я знаю, я читала…

– Ты читала? Ты… Ты?! Да кто ты такая вообще, чтобы… Уходи. Проваливай отсюда!

На нее орали так, что звякали и кастрюли, и старый холодильник. Эмия не удивилась бы, если бы трещинами пошел потолок, – ее собственное тело отреагировало на этот безумный ор сотней мурашек страха по спине.

Но Дар на нее – внезапно побледневшую – уже не смотрел. Он забыл про сковороду с картофелем, забыл, что его нужно мешать. Отошел к окну, уперся ладонями в подоконник и обреченно свесил голову.

– Эмия, – выдавил из себя хрипло, – тебе… лучше выбрать… кого-то другого. Я не здоров.

Она вышла из кухни задом. Не стала добавлять, что уже выбрала его и менять решения не собирается.

Вошла в комнату, закрыла атлас, положила его обратно на стол, а сама уселась на кровать рядом с горой вываленных на покрывало «женских» вещей.

Он вошел в комнату несколько минут спустя; картошка уже не шкворчала – видимо, выключил. Уселся подле нее на кровать и сколько-то молчал, не уверенный в том, что стоит начинать или же продолжать начатый на кухне разговор.

Эмия чувствовала, насколько уязвим в этот момент Дарин, как сильно истончились стенки его сердца, как сильно оно боится не вынести новой боли. Он дрожал внутри, выдыхал, корил себя за любопытство, проклинал за то, что новые знания, возможно, убьют его. Но все же спросил:

– Что… ты читала? Про мать? – поправился: – Про… маму.