Поп

— Совершенно не орава, а вполне умеренная семья! — сопротивлялся отец Александр. — Найдем, чем прокормить. Первоотшельнику авве Павлу Фивейскому птичка ежедневно приносила хлебец, и он бывал сытый. Так же и мы должны бывать сытыми, насыщаясь немногим.

— Ну мы же не отшельники! Ты службу служишь — в семь утра начинаешь, а к двум часам дня только всё завершаешь! Откуда у тебя сил будет, опомнись!

— Не спорь со мной, а позови-ка Николая Николаевича, он там дрова колет. К тому же, заметь, какова у нашего пополнения знаменательная фамилия — Попадьины. Твои, стало быть, будут.

— Мои... — проворчала недовольно матушка, но взглянула на детей и смирилась.

— А сейчас-то можно мне землю покрутить? — спросил Витя.

— Валяй! — махнул ему рукой отец Александр, и тот радостно уселся в углу, крутил и крутил землю — глобус, найденный отцом Александром в алтаре, когда храм ещё только-только переставал быть клубом.

Пришедшему на зов матушки Торопцеву отец Александр торжественно объявил:

— Слушайте мой манифест. Непочтительный козёл, имеющий благозвучное имя Робинзон, сильно изнурил меня своими нападками. Постановляю к празднику Успения Богородицы сие жестоковыйное животное истребить. И употребить во благо людей для насыщения отощавших телес с домашним тестом, называемым в кулинарии лапшой!

62.

Отдав это распоряжение, отец Александр отправился побродить по лесу — пособирать подосиновиков... Непочтительного козла ему было жаль. Положа руку на сердце, в глубине души отец Александр любил забияк, непокорных, неподвластных чужой воле. Он даже находил в чём-то сходство между собой и Робинзоном! Поначалу ведь и он пытался смириться с германским нашествием как с неизбежным злом, ниспосланным русскому народу за его тяжкий грех цареубийства и вероотступничества. Но чем дальше, тем больше нарастало в нём сопротивление, и хотелось на каждом шагу подстерегать тевтонцев и — бодать их!

Бродя по лесу, отец Александр представлял себе, как поведут на казнь Робинзона, и тяжко вздыхал..

Вернувшись через пару часов с полной корзиной подосиновиков, он не застал дома ни Алевтину Андреевну, ни детей, всполошился, но оказалось, что матушка затеяла баню: и сами давно не парились, и ленинградцев следовало отмыть, да и праздник завтра. У бедных Вити и Людочки от долгого недоедания тела были сплошь покрыты какими-то нарывами, да и отмывать этих несчастных детей пришлось долго. Зато как светились их лица, в глазах читалось: «Не верим своему счастью!» Но произносить вслух свои восторги у них уже не хватало сил.

Отец Александр поспешил в хлев — и успел. Торопцев как раз тащил Робинзона на заклание. Робинзон упирался всеми четырьмя ногами и, казалось, говорил: «Вы что, ошалели? Я буду жаловаться в комендатуру!»

— Николай Николаевич, оставь его, — не вынес мучительного зрелища батюшка. Он-то надеялся, что казнь уже свершилась! — Пусть сей Варрава дальше живёт. Давай лучше Зигфрида.

— Безрогого! — удивился Торопцев. — Да он же кроткий такой, покорный.

— А оттого, что он жирней Робинзоши.

— Нисколько он не жирней.

— Не спорь, Коля, жирней! А Витя и Люда, видал, какие исхудалые, им нужно сейчас жирку.

Оставшись наедине с уцелевшим его милостью козлом, отец Александр сказал Робинзону:

— А ведь я спас тебя, дурака. Вместо тебя подставил кроткого Зигфрида. Потому что, как ни странно, люблю тебя, ирода. Только ты, непочтительный козёл, даже этого не примешь во внимание! Вижу по глазам, будешь по-прежнему бодать меня под афедрон...

63.

Очень милые сердцу дети оказались эти беженцы. В праздник Успения отец Александр крестил их. Людочка тихая, молчаливая, всё время старалась помочь, подать, поднести. Выяснилось, что ей не восемь, а уже десять, и она немного отстала в развитии. А брат её, напротив, смышлёный и разговорчивый. В один из первых вечеров рассказывал:

— Однажды идём мы с папой по Невскому проспекту. А нам навстречу старенький священник. Меня только что приняли в пионеры, и я как крикну: «Поп! Поп!» А папа меня сильно одёрнул и говорит: «Иди проси прощения!» Я побежал за попом, свернул вместе с ним во двор. Бегу, а сам не знаю, как к нему обратиться. «Товарищ поп», что ли?.. Так и не стал. Вернулся к папе и соврал ему, что извинился. Теперь стыдно. Мы когда с Людой ходили по деревням, нам во многих домах не подавали. Однажды три дня были совсем не евши... И я вдруг решил попробовать... ну, это... помолиться. Подходим к какому-то дому, и я говорю: «Господи, помоги!» И нам дали большой кусок хлеба. И даже молока. А когда к вам пришли, я даже вспомнил, как наша бабушка крестилась, перекрестился и Люде показал, как надо. И вот нам такое счастье!

— А заодно, Виктор, ты сейчас и впервые предо мной исповедался, — сказал отец Александр. — Про то, как наврал отцу. Храни тебя Бог. Завтра первый день учёбы в школе. Встанем пораньше, исповедаетесь мне по-настоящему, я вас причащу и благословлю на добрую учёбу. И ты, Миша, и ты, Саша, и ты, Муха.