Поп

— Я помогу. Начнём с десяти заповедей. Иисус Христос прямо говорит: «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди». Итак, первая заповедь: «Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе боги иные, кроме Меня». За ней вторая: «Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе́, и елика на земли низу́, и елика в водах под землею; да не поклонишися им и не послужиши им». А ведь ты, раб Божий Алексей, забыл о Боге, поклонялся земным кумирам, Кирову, Ленину... Больше надеялся на людей, а не на Бога. Правда, с оружием в руках воевал с поработителями земли Русской — за это тебе сии грехи спишутся. Третья заповедь: «Не приемли имене Господа Бога твоего всуе». Это ты вряд ли нарушал. Четвёртая заповедь: «Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый, суббота. Господу Богу твоему». Это значит, что надо было в храм ходить, а ты только сейчас понял, что такое храм. Но и то слава Богу! Пятая заповедь гласит: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будешь на земли». Я говорил с твоими родителями, они хорошо о тебе отзываются. Только сокрушаются, что не хочешь забыть свою невесту и не ищешь другую. Но да ладно, это твоё дело. Шестая же заповедь гласит кратко: «Не убий».

При этом Алексей вздрогнул и слегка отшатнулся. Священник понял, что наступил страшный миг.

— Убивал, — тихо произнёс Алексей.

— Захватчиков, — приблизившись к нему, зашептал батюшка, — врагов России, так туда им и дорога. Благословляю тебя и впредь сражаться с ними.

— Не только, — сказал Алексей. — Участвовал в казни священника Владимира в селе Знаменском.

Отец Александр оледенел. Хотел что-либо сказать и не мог... Они так и стояли молча некоторое время оба. Первым заговорил священник:

— Я знаю, он искренне служил немцам. Но убийство остаётся убийством. Тем паче — священника. Пусть Господь рассудит.

Он хотел уж было накрыть голову грешника епитрахилью, как вдруг тот вымолвил нечто ещё более страшное:

— Я убил Таисию Медведеву.

Отец Александр запнулся, растерянно прошептал едва слышно:

— Как же это?

— Она ехала с немцами на мотоцикле. Я же говорил тебе, как возненавидел тебя. А заодно и всех, кто при тебе.

— Господи Боже, — закачался из стороны в сторону отец Александр. — Каешься ли ты?

— Не знаю... Мне жалко её.

— Да это тебя, дурака, жалко! — воскликнул отец Александр, но тотчас снова заговорил вполголоса: — Ведь ты не её убил, а себя!

— Как это?

— А так! Её душа вознеслась в рай. А твоя погибла в тот самый миг, как ты совершил злодеяние.

— Как погибла?

— Думаешь, ты живой? Да ты мертвее мёртвого! Душа твоя аду теперь приговорена. А ад — это гибель. Вечная гибель! Становись сейчас же на колени и говори: «Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!»

И Луготинцев, сам от себя не ожидая, встал на колени и повторил слово в слово:

— Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!

Батюшке было плохо. Он, не чуя рук и ног, покрыл грешника епитрахилью и с огромным усилием произнёс отпущение грехов. Перекрестил голову убийцы, покрытую епитрахилью, да так, что пальцы сильно ударяли по этой голове.

— Встань, целуй Евангелие и крест. Иди. Приходи ещё...

Шатаясь, отец Александр удалился в алтарь. Там он лёг на пол ничком и обхватил руками голову... Через некоторое время дьякон Олег робко вошёл в алтарь и перепугался, увидев батюшку в таком положении, но отец Александр сам тотчас испугался, что испугает людей, и пробормотал:

— Иди, Олежек, скажи, что я сейчас выйду. Мне уже лучше.

67.

Луготинцев не понимал, что с ним происходит. Всю душу перевернул ему поп! Всё это время, прошедшее со дня убийства Таисии Медведевой, он часто с жалостью вспоминал убитую, но теперь эта жалость вдруг запылала жгучим, нестерпимым огнём. А поп дал этой жалости имя — раскаяние. Так вот оно какое! Раньше он слышал это слово, но применял его к совсем другому. Например, когда нужно было поступить так-то и так-то, а он не сделал этого и упустил для себя какую-то выгоду или удовольствие. К примеру, ходил ловить рыбу на одно озеро, а клёв был на другом. Как же я раскаивался, что весь день дураком простоял там! Но оказывается, это было не раскаяние, а всего лишь обычная бытовая досада. Убийство неповинной Таисии теперь представлялось ему страшным сном, хотя раньше то же самое казалось справедливой реальностью. Но сон можно вычеркнуть, а то, что Таисия Медведева — молодая женщина, мать двоих детей, лежит в могиле, убитая его руками, — не вычеркнешь.

Вот почему Луготинцев снова яростно злился на попа, лишившего его прежнего покоя и миропонимания. Мало того, он и в убийстве Знаменского попа стал раскаиваться, хотя тому-то поделом было, предателю!

В то же время голова Лёшки Луготинцева приятно загудела, неся на себе четыре удара батюшкиных пальцев — крестное знамение, наложенное во время принятия исповеди. Как будто поп вколотил туда четыре золотых гвоздя, от которых Лёшка стал крепче...

68.