Поп

В начале декабря отец Александр всё ждал хороших вестей с Волги. Он был уверен, что так же, как и в прошлом году, именно в день погребения Александра Невского, шестого декабря по новому стилю, начнётся контрнаступление русских войск

Миновала заветная дата, вот уж и декабрь подходил к концу, а радио по-прежнему дундело: немцы продолжают громить Красную Армию в окрестностях Сталинграда и в предгорьях Кавказа!..

Но что-то уж больно однообразное стало звучать в этих победных реляциях, и отец Александр приговаривал:

— Нет, Аля, чую, не так всё у них хорошо, как они бряцают на своих тимпанах и гуслях! И ты глянь, как мало немцев осталось в Закатах, одни только шумки и держат власть немецкую.

Шуцманы или шумки, как называл их отец Александр, и впрямь захватили в селе полную власть. Это были жители Закатов, согласившиеся служить у немцев. Они получали обмундирование и оружие, паёк и денежное довольствие. Немцы называли их «шума», сокращённо от слова «Schutzmannschaft» — «вспомогатели». Возглавлял закатовских шумок бывший милиционер Владыкин — некогда высокий и красивый малый, немало иссушивший девичьих сердец.

При Владыкине обреталось ещё человек двадцать вспомогателей, среди которых числились и вполне, казалось бы, приличные мужики, и откровенные шавки, у которых и имён-то вроде не было, а так — одни прозвища: Ластик, Петрик, Микешка. Удивительно, но печать предательства накладывалась на человека как-то очень быстро и заметно.

И чем меньше в селе становилось немцев, тем больше наглели шуцманы. Они словно самим себе старались доказать, что раз уж стали предателями, то должны полностью оправдать это позорное звание.

Некоторые из них посещали церковь. Но и здесь шуцманы старались вести себя развязно, показывая, что все должны им подчиняться. А двадцать пятого декабря Владыкин устроил в храме восстание. Когда отец Александр закончил проповедь, главный закатовский вспомогатель вышел на амвон и заявил:

— А кроме всего прочего, сегодня великий праздник — рождество Христа Спасителя. И я не понимаю упорства наших священников. Весь мир давно уже перешёл на правильный календарь. Великая Германия сегодня отмечает рождество. А мы почему-то должны ждать ещё две недели! В то время как вот-вот — и рухнет ненавистный сталинский режим. Германская армия по берегу Волги стремительно подбирается к Москве. В наступающем Новом году война окончится. Отец Александр, объявите же, что сегодня Рождество Христово!

Батюшка, не ожидавший ничего подобного, поначалу растерялся, но быстро вернул себе самообладание.

— Ты, раб Божий, возможно, и облечен неким полицейским саном, но позволь мне здесь оставаться хозяином. Даже при сталинском режиме Русскую Православную Церковь не заставили перейти на ошибочный григорианский стиль. Никаких указаний от своих церковных властей насчёт перехода на новый стиль в церковном богослужении я не получал. Так что давайте действовать по закону, а не как кому вздумается!

— Ну и ладно, как хотите, а сегодня Рождество, — пробормотал, уходя, Владыкин. — Русь уже входит в великий рейх. В Европу надо смотреть, а не в Азию забубённую!

Рождество вспомогатели праздновали в тот день вместе с немцами.

69.

Незадолго до настоящего православного Рождества наступил очередной батюшкин день рождения — отцу Александру исполнялось шестьдесят два года. И в тот день получил он неожиданный подарок — ещё одного сына.

Мороз стоял трескучий, злой. Возвращаясь из храма, священник увидел озябшего мальчика лет восьми, просившего подаяния под забором. На нём было ветхое пальтишко, которое невозможно застегнуть на пуговицы, настолько он из него уже вырос.

Людочка и Витя довольно хищно его отгоняли:

— Иди отсюда! Понял?

— Это что же такое? — спросил отец Александр.

— От него за версту воняет! — сказала Людочка.

— Вот те раз! Откуда он такой?

— Из какого-то Ржавого, — сказала Людочка.

— Сама ты из Ржавого! — возмутился мальчик. — Не из Ржавого, а из города Ржева. А этот меня бьёт! — Он обиженно указал на Витю.

— Бьёт?!

— Да, бил, — признался Витя. — А чо он тут?

— Бил? Да как же у тебя рука поднялась? — возмутился отец Александр. — Ну-ка, подойди поближе! — позвал он мальчика. — А тебе сколько лет?

— Одиннадцать, — сказал Коля.

— Врёт! Ему и восьми ещё нет! — сказал Витя.

— Это я просто не довырос ещё, — сердито сказал Коля. — А так мне одиннадцать.

— А родители?

— Все погибли.

— А звать тебя как?

— Коля Романов.

— Ишь ты, как последний царь... Ну, пошли, Коля, со мной.

Что-то такое пронзительное было в лице этого Коли, что даже и матушка на сей раз не ворчала, покорно приняв от мужа весть о новом члене семьи. Сразу стала нового жильца намывать.

Пообедав вместе со всеми, Коля с улыбкой сообщил:

— Немцы теперь стали худые. Бывало, попросишь у них, так и хлебца даст и даже денег. А теперь только ругаются. Да норовят отпихнуть.

— Потому что от тебя воняет! — сказала Людочка.

— Как нехорошо! — укорил её отец Александр. — Вовсе от него не воняет ничем. Почти.

— Ох-хо-хо! — вздохнула матушка, подошла к Коле, прижала его голову к себе. — Нечего его обижать!