Поп Чира и поп Спира

И то, чего так опасался автор в предыдущей главе, произошло сейчас. Матушка Перса, разливавшая вино по стаканам, внезапно побледнела и, окаменев, воззрилась на матушку Сиду. Меланья, вместе с Перой разглядывавшая альбом, заметила это и, предвидя бурю, придвинулась к нему так близко, что её волосы касались его лица. Пера расспрашивал, переворачивая страницы, а Меланья ему объясняла. Каких только фотографий здесь не было — женщины и мужчины всевозможных возрастов и положений, но больше всего было портретов Меланьи — в самых разнообразных позах, настроениях и костюмах, во все времена года; а против каждой её фотографии красовались то молодой юрист, то студент-медик, то врач, то офицер — уланский, гусарский, пехотный, и даже один — что совершенно невероятно в Банате! — морской. На одной фотографии Меланья углубилась в чтение, а на неё смотрит с соседней страницы молодой медик; на другой — она с хлыстом, а напротив — усатый уланский офицер; на третьей она изображена на фоне скалы, на морском берегу, а рядом фотография моряка; на четвёртой — печальный осенний ландшафт, Меланья прислонилась к каким-то руинам, тоже печальная, мечты унесли её вдаль; на пятой — руки засунуты в муфту, над головой вьются пушистые снежные хлопья; на шестой — Меланья с тюльпанами и гиацинтами в руках; на седьмой — в лёгком, и даже весьма лёгком, одеянии, со снопом пшеничных колосьев, точно древняя богиня Церера.

Фотографий бесконечное множество. Какие-то исправники с усами, торчащими вверх, и торговцы с обвислыми усами; старушки в буклях, в каких обыкновенно изображают Изабеллу, королеву испанскую; подружки в необъятных кринолинах; невесты рядом с гипсовым амуром; длинноволосые омладинцы в душанках[55] с раскрытыми «Заставой» и «Даницей»[56] на столике; вдовы с брошками, в которые вделаны изображения незабвенных покойников; групповые снимки людей, лица которых со стёртыми ртами и носами, с нарисованными чернилами глазами напоминают фарфоровые суповые миски; и напоследок, в качестве завершающей, фотография знаменитого разбойника Шандора Розы, проводящего время на курорте в Куфштайне.

Пока они разглядывали фотографии, матушка Перса не сводила глаз с матушки Сиды, а матушка Сида — с пустого стакана, который она подняла и долго разглядывала на свет, поворачивая в разные стороны, потом раза два-три дыхнула на него и принялась вытирать своим чистым ситцевым передником. Автор не берётся утверждать, был ли стакан грязным, или чистым, ибо такие мелочи в состоянии заметить только соколиный женский глаз (даже и в очках), а матушка Сида была наблюдательна, весьма щепетильна и крайне чистоплотна.

— Проклятые мухи! — вполголоса произнесла госпожа Сида словно про себя. — Вот почему я всегда говорю, что зимой лучше.

— А что тут у вас приключилось, госпожа Сида? — осведомляется матушка Перса, вся позеленев от сдерживаемой злости.

— Да эта проклятая прислуга! Ни в чём нельзя на неё положиться!

— Знаю, знаю, милейшая госпожа Сида, — дрожащим голосом цедит сквозь побелевшие пересохшие губы матушка Перса, — а всё же так не следовало бы поступать, дорогая госпожа Сида!

— Тхе! Разве знаешь, что тебя ждет впереди?.. Жаль, не прихватила с собой лакея, — говорит матушка Сида, складывая руки на животе.

— Да бросьте… знаю вас отлично… обязательно должны свои…

— Хм, так учила меня моя покойная мать, так воспитываю и я свою дочь Юцу, — прерывает её матушка Сида, то и дело поглядывая на Перу, — лучше сказать сейчас, чем если супруг или свекровь скажут ей потом! Второе, к чему я привыкла у себя, — это чистота, — продолжает госпожа Сида, побледнев ещё больше, так, что даже ноздри у неё побелели, и снова поглядела на Перу (который, отложив альбом, стол перелистывать «Ринальдо Ринальдини»), словно спрашивая глазами: «Разве не так?»

— Странно, госпожа Сида… раз вы такая чистюля… странно, что вы не прихватили из дому вместе с носовым платком ещё и тряпку.

— Это вы обучены носовыми платками стаканы вытирать, если уж вам так хочется знать! — говорит матушка Сида, глядя на Перу, который вертится на стуле и переводит взгляд с одной попадьи на другую.

— Та, та, та, госпожа Сида… Перса. Какая вас муха опять укусила? — спрашивает отец Чира; занятый оживлённой беседой с попом Спирой, он только сейчас заметил что-то неладное.

— А в чём дело? — интересуется отец Спира, от которого ускользнуло развитие диалога, потому что как раз в это время он сообщал отцу Чире, как долго думает откармливать кабана и когда его колоть. — Да что тут такое? Что это вы затеяли, как дети?

— А то, — рубит матушка Перса, — что на неё обычная блажь накатила, давно уж не бывало…

— Юца! — окликает дочку госпожа Сида, вся позеленевшая, встает и накидывает на себя шаль. — Пойдём домой; пора, пригнали коров.

— Полно, госпожа Сида, прекратите эту комедию! — останавливает её отец Чира.

— Да оставьте её в покое! — говорит поп Спира, — пусть лучше дома перебесится. Завтра же будет здесь…

— Нет, ноги моей больше не будет в этом поганом доме!.. Спира, сейчас же ступай домой!