Съев тарелку каши, Маша почувствовала себя на верху блаженства. Ну, разумеется, в той мере, в которой это вообще могло быть в сложившейся ситуации. И действительно, все оказалось совсем не плохо. Ранило ее не особенно тяжело. С Васькой тоже все в порядке. Кормят вроде нормально. Чего еще желать. Правда, бок здорово болит. Но это уже как говориться, издержки профессии. В конце концов, сама напросилась еще тогда, в июле месяце, когда на фронт воевать пошла. А не в тыл шинели шить. Так что терпи «ворона», терпи, сказала себе Маша. Но тут вдруг вспомнила, что еще не узнала, где их госпиталь находится и какое сегодня число. Она спросила об этом Клавдию Михайловну. В Москве ты, Машенька и совсем недалеко от Кремля. А число сегодня 31 декабря, новый год завтра. Так что, с наступающим тебя. А теперь поспать тебе надо. Если что – позови, я рядом буду и поправив у Маши одеяло, медсестра вышла из палаты. Ну что же, спать, так спать. Маша сладко зевнула. Сон лучшее лекарство, да и ктому же ночь сегодня новогодняя, может елка присниться. Глаза сами собой закрылись и, полежав немного, Маша уснула.
Лучи утреннего Солнца залили своим светом палату и разбудили Машу. Она открыла глаза. Ой, какое яркое Солнышко и спать совсем не хочется. Утро уже. Сколько же я проспала? Вчера днем уснула и проснулась только сейчас. Часов пятнадцать не меньше. Ну и засоня. Хотя с другой стороны, после всего, что случилось – нормально, а главное, когда спишь, ничего не болит. Госпиталь начинал просыпаться. Слышались голоса, шаги, дребезжание инструментов на каталках и место ушедшего сна занимала боль. Раненый бок болел, но вроде, не так сильно, как вчера, или просто уже привыкла. Все, решила Маша, хватит лежать за занавеской, а то, вроде мышки, вернее Машки-нарушки. Скучно даже. Посмотрим, кто рядом. Немного поерзав на кровати, чтобы размять затекшее от долгого лежания в одном положении тела, Маша высвободила из-под одеяла руку и, слегка сдвинув простыню, наконец, увидела, что происходит вокруг. Палата оказалась четырехместной. Кроме нее в палате находились еще трое раненых. На ближайшей к Маше кровати лежал пожилой, лет под пятьдесят, интеллигентного вида мужчина, чем-то похожий на профессора. Рядом с ним совсем молодой парнишка с забинтованной головой и руками. А в противоположном углу у двери очевидно тяжело раненый, весь в бинтах. Ну надо же прямо, как мумию замотали, подумала Маша. Одни глаза открыты, да еще рот. Видать, обгорел сильно, не иначе танкист. Только в танке так обгореть можно. Все трое уже проснулись. «Профессор» о чем-то тихо перешептывался со своим соседом, а тяжело раненый лежал молча и только изредка моргал глазами.
– А вот и наша «ласточка» проснулась, – улыбнувшись, сказал «профессор», увидев смотрящую на него из-под приподнятой простыни Машу. – Доброе утро, Машенька.
– И вам всем доброе утро, – Маша улыбнулась в ответ. – Ой, а откуда вы знаете как меня зовут?
– Как откуда? – снова улыбнулся «профессор». – Товарищ твой, Вася рассказал. И как тебя зовут и что ты летчик-истребитель, и что орден Красной Звезды у тебя. Все знаем.
«Да уж, болтун ты, Василий» – подумала Маша. – «все выложил. А, впрочем, почему бы и не рассказать. Всегда приятно, когда о тебе люди хорошее узнают».
– Ну а я – Иван Семенович, – представился «профессор», лектор общества «Просвящение», ополченец, а это, – он указал на соседей по палате, – Костя и Егор – танкисты в Т-60 вместе горели.
В коридоре раздались шаги, и в палату вошел врач в сопровождении Клавдии Михайловны и еще одной молоденькой медсестры.
«Так, утренний обход», – догадалась Маша и опустила занавеску. «Ладно, поговорим позже, впереди еще много времени».