Попаданец в себя, 1960 год

И зря морщитесь, энергетика оргазма и выброс спермы очень одобряется мертвыми душами, вкусная для них энергия, память о жизни. Кстати, Молофья – поровиноградная кислота. У подростков способность выделять молофью появляется раньше полноценного оргазма с выбросом спермы! Увидеть разницу можно прервав свой половой акт за мгновение до начала семяизвержения – будет небольшое предоргазменное истечение белёсой невязкой жидкости. Это самостоятельный термин, в моём детском кругу ошибочно означавший именно сперму.

Вернемся к грабежу могил. Из всех моих новых знакомых в этом городе, подходит лишь медсестричка Надя. Должен в ней быть бодрый дух авантюризма, да и на мои ухаживания она откликалась. Люди того времени ошибочно считали, что девушки в СССР были скромными и блюли невинность. Трахались, как и во все другие исторические эрохи, часто – лет с четырнадцати. В прошлой жизни в школе неоднократно убеждвлся в этом факте практически. Только термин «трахаться» отсутствовал, мы говорили «хариться или бараться». Надо же, как память охотно и долго хранит все, что связано с сексом!

Я вышел к центру и механически свернул в библиотеку, Борух Миневич не ди воспоминаний о тебе в архивах и письмах. Увы, ничего – ни Яндекса, ни Гугла, ни вообще какого либо собрания архивов про евреев. Нашел и выписал страстную судьбу другого человека: Арья (Лейб) Гольдберга 1926 года рождения. Интервью, напечатаннное в какой-то эмигрантской русскоязычной газете, и чудом попавшая в эту папку с вырезками об еврееях – основателях Бробиджана. Я сократил это интервью немного, но переписал старательно.

Глава 26

Ойнбиндер Иван Абрамович – жирная тварь, развалившаяся в кресле биробиджанского военкомата. Мать его хохлушка, отец его еврей, что не мешает подполковнику быть ярым антисемитом. На этом я его и отымею в Горкоме КПСС. И доктор меня поддержит.

– Как он сказал? – спрашивает Борис Моисеевич. – Так и сказал, дезертируешь, жиденок? И меня пархатым назвал? Доходили до меня слухи, будто Иван Абрамович ведет себя не вполне… Будем лечить. Я все-таки заведующий отделением и член горсовета. Нынче идем в горком, ко второму.

И мы идем к тому, с кем не поспоришь – к партийному босу. Это лишь на словах, партия в это время имела идеологическую и совещательную роль, а на деле та же милиция, которая партии не подчиняется, при окрике партийного боса сразу делала в штаны.

Я волнуюсь. Еще бы я не волновался. Военный комиссар майор Иван Абрамович Ойнбиндер заявил мне, что дезертиров он в военное время расстреливал. Он сказал, что подозревает еврейский сговор врача с допризывником в целях уклонения последнего от службы в рядах Советской Доблестной Армии. Он добавил, что соберет специальную медицинскую комиссию, чтоб выяснить мое физическое и умственное состояние, и какое-то докторишка не будет диктовать ему кого из допризывников отпускать и куда!

И я в горкоме с чистой совестью добавлю в пересказ данной филиппики несколько оскорбительных антисемитских терминов. Не понравился мне этот жирный «хозяин судеб мальчишеских». Военком должен быт человеком порядочным и чтоб выглядел по-военному, а не купцом в поместье барском. Вот, так и скажу, про барство – коммунисты этого не любят. И еще намекну, что буду писать в газету, в Красную звезду или в Суворовский натиск. Надо только узнать, существуют ли эти газеты из моей памяти. Газет и журналистов в это время все боятся, помню точно. Сам таким был. Вон как изменилось отношение ко мне в армии, когда газетные публикации появились.

Зашли в здание горкома. Доктор предъявил милиционеру перед лестницей партийный билет, на меня сказал: комсомолец, со мной. На первый этаж, оказывается, вход свободный к инспекторам и всяким там третьим и прочим секретарям. А выше, где вторые – через мента. Как так получилось, что в стране победившего чего-то там пришли к власти СЕКРЕТАРИ!

Эй, оборвал себя, не ко времени о политике задумался, надо корчить обиженного еврейчика, такого умненького мальчика со скрипочкой и в очечках. Которого злой хохол обидел.

Второй секретарь был чистокровным аидом и за что-то недолюбливал военкома. Дело выгорело. Я получил обещание индульгенции от военкомата. Потом меня выставили в коридор. Ну а потом, доктор, выйдя из кабинета с довольным лицом, повел меня в столовую.

– Всегда, когда бываю в горкоме, захожу перекусить, – сказал он, – у очень вкусно тут готовят бефстроганов.

Кормили действительно вкусно. Ручной лепки пельмешки с двумя сортами мяса, бефстроганов с темной подливкой и жаренной картошкой, компот из сухофруктов. На столах хлеб, горчица, хрен. И за все это великолепие 78 копеек. Хочу работать в горкоме!

Зашли на вокзал, доктор купил билеты на послезавтра. Завтра должны быть готовы ВСЕ бумаги: медицинское заключение, отсрочка от призыва на год, письмо представителей общественности в институт с просьбой помиловать непутевого отрока. Плотно за меня взялся Борис Моисеевич по просьбе моей матери. Как бы он не намылился меня в Иркутск сопровождать и с мамой знакомиться!