Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов 2

Мы с Санаду, не сговариваясь, припускаем прочь.

***

Над дневной каменной площадью натянуто полотно заклинания. На нём в круглых окошках с разных ракурсов показывается ночной лес и ступившие на тропы испытаний иномиряне: одна рыжая бегает, рыжая и черноволосый бродят.

Дану лежат на площади, обмениваются угощениями, наблюдают за разворачивающимся на полотне действом.

Ждут.

И снова ждут.

Время идёт.

Постепенно ожидание начинает выплёскиваться шепотками. Пока один из самых смелых не вопрошает громко:

– А они собираются в ловушки попадать или нет?

Взгляды зрителей устремляются к расположившейся на возвышении королеве.

– Если они не попадают в ловушки, я не могу заставить их делать это, – величественно напоминает она.

– Так, может, добавим ловушек? – робко предлагает кто-то из зрителей, и предложение встречают довольным гулом.

– Лабиринт сам создаёт ловушки, – произносит королева.

Только подданные уже взбудоражены.

– Но если они гармоничные и принимают себя…

– …и если сильны общностью…

– …благоразумны…

– …для таких лабиринт не станет по-настоящему страшным, и мы останемся без развлечения.

– Нечестно, если они легко пройдут испытание!

– Да, мы хотим зрелищ!

– Драмы!

– Борьбы за выживание!

– Страсти!

– Насыпьте им ловушек побольше!

– Пусть страдают!

– Воплотите их самые-самые глубокие страхи!

– Добавьте боли!

– Испытайте смертью!

Предложения воодушевлённых дану начинают сыпаться так часто, что их становится невозможно разобрать.

***

Я ничего не имею против лесов. И ночных лесов в том числе. Но по ощущениям мы здесь бродим (слава вампирской выносливости!) часов так восемь, а из достопримечательностей только поляна с говорящими грибочками, поляна с говорящими камнями, поляна с говорящей лужей, поляна с говорящими ягодами, поляна с говорящими цветочками… как-то не воодушевляет.

Не знай я наверняка, что ничего здесь не употребляла, решила бы, что опять чайку Антония попила. Но, может, тут воздух подобным эффектом обладает? Иначе с чего бы здесь быть всяким разговаривающим представителям неживой природы? Впрочем, возможно, эволюция пошла здесь по иному пути? Может, все они говорящие грибочки, даже Антоний?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вероятность попадания в мир говорящих грибов мы с Санаду как раз обсуждаем, когда из-за деревьев доносится крик.

Женский.

Истошный.

Санаду крепче сжимает мою ладонь и заводит меня за дерево, из-за которого мы выглядываем посмотреть в направлении раздавшегося крика.

– Это Мара? – шепчу я.

– Не уверен, – Санаду прижимает меня к стволу дерева, закрывает собой.

Наконец между деревьев показывается женская фигурка. Полупрозрачная. Мара. Она бежит, забрызгивая дорожку призрачной кровью, а следом за ней между деревьев ломится вполне себе реальный каменный голем в четыре метра ростом. Замшелые валуны его тела перекатываются, шуршат, стукаются друг о друга, врезаются в землю.

– Проклятье! – шипит Санаду.

И что делать? Мара полупрозрачная – то ли призрак, то ли иллюзия, а вот голем вполне реальный на вид. И голем – один из опаснейших противников для менталиста, особенно большой: у него нет эмоций, его действия невозможно предугадать ментально, а большой вес и соответствующая ему инерция практически лишает возможности остановить такую махину телекинезом.

И эта стремительная махина всё ближе к Маре.

– Мара! – Санаду вытягивает руку в сторону, чтобы призрак мог увидеть её со своей тропинки.

– Клео, – продолжает Санаду шёпотом. – Только не отпускай мою руку. И приготовься бежать. И… придётся сделать ещё кое-что.

Наши пальцы он переплетает крепко. Поднимает руку так, что его запястье оказывается перед моими губами, а моё запястье – перед его.

– Желай всегда знать, где я, – он решительно кусает.

Всё ближе грохочет каменный голем, я не вижу, что там с призраком Мары, но впиваюсь зубами в запястье Санаду повыше сползшего манжета. Неожиданно выросшие клыки пробивают кожу. Горячая, солёно-металлическая кровь наполняет рот, и меня до кончиков пальцев пронизывает щекотно-волнующее ощущение нереальной силы. И нереальной близости с Санаду, словно мы на миг становимся единым целым: восторженным и ожидающим неприятностей. Всего пара глотков, и Санаду дёргает мою руку так, что и она, и его запястье выскальзывают из зубов.

Его свободная рука по-прежнему вытянута в сторону.

Во мне бурлит кровь, всё кипит, мир вокруг замедляется, и я вижу, как прозрачные пальцы Мары стискивают ладонь Санаду. Его дёргает в сторону, по инерции тянет за ней, материализующейся всё отчётливее, но я держу крепко.

И слежу за Марой.

Прислушиваюсь к топоту голема.

Поэтому не сразу замечаю опускающиеся сверху ветки. Санаду, втягивающий Мару за дерево, их вовсе не видит. Я, отталкиваясь от дерева, силясь убежать, вскрикиваю, а ветки ухватывают Санаду за предплечья и рывком утаскивают наверх. Ещё и чем-то белёсым его окатывают, так что он вдруг становится скользким.

Его пальцы выдирают из моей руки, и Санаду исчезает. Как исчезла прежде Мара. Как она исчезает сейчас.

Судя по тишине, голем тоже теперь не здесь.