Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов 2

Танарэса я в принципе никогда серьёзно не воспринимала, но пара часов лихорадочных попыток сбросить его с хвоста вполне способны сделать его одной из моих фобий.

Потому что вампир, методично преследующий тебя с таким зверским выражением лица и стеклянным взглядом, это не шутки. Или просто рефлексы срабатывают – страшно, когда за тобой гонятся.

Он настолько впечатляет, что несколько полянок мы с Марой проносимся, практически не осознавая, что за иллюзии на них формируются. Или некоторые ловушки просто не успевают включиться из-за нашей скорости.

Но некоторые срабатывают, вынуждая остановиться: аудитория в Академии драконов, наполненная подростками, сидящими за столами со сферами наподобие той, на которой меня тестировали. И моё собеседование для поступления в институт. Какой-то бал Мары. Мой детский сад в тихий час, когда, пользуясь сумраком и тем, что взрослые отмечают День рождения, мы рассказываем друг другу страшилки.

Но больше всего мы с Марой просто бегаем от Танарэса по бесконечным тропинкам, будь они трижды неладны. И с каждой минутой бега становится всё страшнее…

***

Санаду старается сосредоточиться на своих ощущениях: зажмуренные глаза, холод каменных стен, в которые он вжимается, забившись в угол, и давление его пальцев на уши – всё в тщетной попытке не видеть, не слышать происходящее в проклятой камере.

Абсолютный щит не закрывает Санаду от полыхающих тут эмоций – его собственных давних эмоций.

Он уже забыл их остроту, столетия не вспоминал этот злосчастный подвал и своё превращение в вампира, обучение, воспитание. Его сердце колотится одуряюще быстро. Слишком быстро для событий такой давности – на взгляд Санаду. Даже если тогда казалось, что происходящее – конец света.

«Мне никогда это не казалось концом света, – одёргивает себя Санаду. – И в итоге я освободился».

Он почти решается открыть глаза и посмотреть на кошмар прошлого, но оставляет веки закрытыми: зачем лишний раз вспоминать давно прошедшие гадости и переживать о них?

Не только абсолютным щитом, но и воображаемыми стенами Санаду отгораживается от иллюзии – а ничем, кроме иллюзии, представшая перед ним сцена быть не может.

Санаду это понимает.

Знает, что это просто прошлое, о котором хотя бы за да давностью лет переживать бессмысленно.

Даже подозревает, что текущая его нервная реакция – следствие какого-то воздействия.

Потому что он не должен реагировать так – ни на Изрель с Сонли, которые развеялись, когда он смог отстраниться от ситуации, ни на эти страшные, но давным давно принятые и отпущенные воспоминания.

Не в его характере реагировать столь остро, даже раньше он не реагировал так остро! – эта мысль помогает Санаду отстроить ещё одну «стену» между ним теперешним и прошлым.

Помогает отстраниться, проломить ледяную корку сковавшего его ужаса.

Вспомнить, что в первые мгновения попадания сюда он оказался в воспоминании полностью, на своём месте и со всем спектром ощущений, но волевым усилием, на одной только уверенности, что это всё не может происходить по-настоящему и не может даже в кошмарах сниться, Санаду удалось вырваться из «собственного тела», отделить наведённую иллюзию-воспоминание от себя настоящего, забиться в этот угол.

Надо просто продолжать действовать в том же духе – отстраняться.

Вот Санаду уже не слышит когда-то до дрожи ненавистный голос обратившего его вампира, своего бывшего хозяина.

И камень стен всё меньше холодит его кожу.

Санаду вспоминает, как оказался здесь.

Вспоминает себя настоящего.

Он обращается к своей крови – и через неё ощущает страх Клео. То, что она появляется то слева, то справа, то впереди, то за спиной, будто телепортируется из одной точки в другую.

Клео яркая, непоседливая, удивительная – его Клео.

Её образ, эмоции к ней позволяют окончательно сбросить иллюзию прошлого и оцепенение, Санаду осознаёт себя сидящим на поляне.

В лесу стоит мёртвая тишина, и только кровь помогает Санаду чувствовать, что он в этом странном мире не один.

***

Бег-бег-бег. Танарэс не отстаёт, как всякая нормальная страшилка из кошмара. Я понимаю, что это всё иллюзия, но Мара несётся вперёд, практически волоча меня следом, и её ужас передаётся мне.

Умом понимаю, как с этим Танарэсом бороться, но замечание Мары, что боль здесь настоящая, не даёт покоя: а вдруг не получится развеять Танарэса волевым усилием? Вдруг моего неверия в него будет мало, и он мне ногу сломает? Я же тогда никогда отсюда не выберусь!

На буксире Мары я вбегаю на очередную поляну, практически мечтая о какой-нибудь долгосрочной проверке и надеясь, что Танарэс в наше испытание проникнуть не сможет.

Лес, луны, трава – всё вдруг темнеет, сжимается.

Привычный эффект возникновения иллюзий, но всё равно немного жутко.

Тем более, в этот раз мы оказываемся в подвале.

К стене цепями прикована темноволосая девушка в длинной сорочке – юная на вид, мертвенно-бледная, измученная.

Напротив неё на низкой табуретке сидит Мара в брючном костюме.

Настоящая Мара застывает, как вкопанная и испуганно оглядывается на стену позади нас, прикрывающую тропу, с которой мы пришли.