– …Нильсэм, ну послушай же меня, – ласково просит Мара иллюзорная. – Тебе не обязательно ощущать весь спектр эмоций жертвы. Ты можешь закрыться абсолютным щитом. Ты менталист, в конце концов, сотрёшь себе воспоминания и всё. Или я сотру.
– И что? – Нильсэм с какой-то фанатично-светлой обречённостью смотрит на сидящую перед ней Мару. – Думаешь, это что-то изменит?
– Конечно, – кивает Мара. – Ты останешься жива. И не будешь помнить убийство, раз тебя оно так смущает. Я правда могу с этим помочь. Напоить тебя успокоительным, чтобы воспоминание не получило сильного эмоционального якоря, и потом его скорректировать. Всё просто.
Настоящая Мара бочком обходит эту инсталляцию из прошлого, шарит ладонью по каменной стене, будто надеясь отыскать выход на очередную дорожку.
А я невольно разглядываю Нильсэм – сестру Танарэса. У неё вид иконописной мученицы, аж мороз по коже, хотя понимаю, что это может быть даже не воспоминание, а собирательный образ из реальных событий и страхов. Но даже если всё именно так и было – это случилось так давно и уже неизменно, поэтому не стоит погружаться в эмоции, рискуя растянуть это испытание…
– Для тебя просто, – тихо произносит Нильсэм. – Не для меня.
Реальная Мара дёргается, но когда я оглядываюсь на неё, понимаю, что не постановка с Нильсэм вызывает у неё такие эмоции: скалящийся Танарэс просачивается сквозь стену подвала, вторгаясь в эту иллюзию. Он бросает пронзительный, полный боли взгляд на Нильсэм и направляется к нам, отращивая когти и клыки. А ведь Мара предупредила, что боль здесь вполне реальная.
Отпустив Мару, отступаю по стеночке – всего на шаг, потому что на следующем моём шаге Мара хватает меня за запястье и швыряет в Танарэса.
Успеваю лишь мысленно возмутиться, а Танарэс резким движением руки уже отфутболивает меня на пол, я чуть локоть не отбиваю. Мара, неудачно ткнувшись в стену, прячется за себя иллюзорную. Танарэс прыгает за ней, и его отшвыривает к стене ударом телекинеза, а Мара ныряет за меня.
– Эй, я протестую! – дёргаюсь я.
– А ты в него не верь! – советует Мара, не сводя взгляда со поднимающегося у стены Танарэса.
У него то же дикое, несколько отрешённое выражение лица.
Он шагает в сторону, Мара – в противоположную. А я так и сижу между ними.
– Сама не верь, – предлагаю я, следя за расположенными на уровне моего лица когтистыми руками, ладно хоть остекленевший взгляд Танарэса направлен исключительно на Мару.
Опять Танарэс шагает в сторону, и Мара смещается. Она так сосредоточена на нём, что иллюзию с Нильсэм уже не слышно, хотя девушки продолжают разговаривать. Сама картинка окружающего блекнет, сквозь каменные стены просвечивают стволы деревьев.
– Мара, успокойся, контролируй свой страх! – требую я, предчувствуя, что она попытается убежать, ведь в одиночку скорость у неё будет повыше, чем со мной на буксире. – Он лишь твой страх, не думаю, что ты сможешь оторваться, если будешь бегать одна.
Возможно, мой довод подействовал бы, но Танарэс прыгает через меня. И Мара, вскрикнув, ныряет в истаивающую стену. Танарэс бросается за ней, а на траве поляны и тропинке остаются капли крови Мары.
Помедлив, вскакиваю и бросаюсь следом за ними. Они быстро исчезают за поворотом тропы, но мой взгляд скользит по каплям крови на ней – может, хоть так Мару не потеряю? А потом мы найдём Санаду, потому что его через кровь я хоть как-то чувствую.
***
Перед очередной полянкой Санаду останавливается. Глубоко вдыхает, готовясь к испытанию нервов. Клео рядом. Ему нужно собраться с силами и быстро пройти очередную иллюзию. Менталист он или кто?
«Или кто», – хочется признать Санаду, потому что он при полном понимании важности контроля эмоций в своей профессии, эмоции любит – и свои, и чужие, наслаждается ими, пестует их. Поэтому порой так трудно их притормозить, а иллюзию снимает именно отсутствие яркой реакции.
Вдох-выдох, Санаду решительно шагает на поляну.
С той стороны поляны ему навстречу шагает Клео.
И мир вокруг меняется.
Они оказываются друг перед другом, мягкие пальчики Клео – в руках Санаду. Ментальная пустота – как всегда из-за абсолютного щита. Виноватая улыбка Клео. И тусклый солнечный свет озаряет холл их академического особняка, в котором они стоят.
Вместе с чемоданами Клео.
– Прости, – мягко произносит она. – Ты… мои первые отношения. Ты очень важен для меня, но я хочу пожить самостоятельно, своей жизнью. Попробовать её. Посмотреть на этот мир не с позиции невесты или жены главы кантона.
«Это всё не по-настоящему, – уверяет себя Санаду. – Это не Клео, я не чувствую её кровью…»
Но в голове словно что-то щёлкает, отбрасывая память о лабиринте, а вокруг всё такое настоящее. И кровь можно не чувствовать, если долго не поддерживать связь. Клео сжимает руки Санаду. Это её пальчики, и в груди Санаду всё разрывается.
– Прости, – повторяет Клео и мягко улыбается. – Я так молода, у меня ещё столько всего может быть, а ты… ты мне дорог, но… мне нужно больше опыта, больше свободы…