"Попаданцы" в стране царя Петра

Рюмку Изюмову налили до краев, на голодный желудок выходило немало. Он слегка поджал губы, но ничего не произнес и приподнял густо пахнувшую спиртом и сивухой емкость. Дождавшись, когда остальные офицеры последовали его примеру, поднялся, сверху оглядел сидящих за столом товарищей. На мгновение в его взгляде мелькнул тот, кем он являлся на самом деле и кого тщательно прятал — матерый волчара. В офицерской молодости подполковник служил в морской пехоте. Во время очередной командировки в Чечню, он набил морду зажравшемуся снабженцу, за что его едва не выкинули со службы, но повезло, заступился командир и командование ограничилось тем, что сослало в ремонтники. Громким голосом он провозгласил:

— За Россию!

Офицеры дружно встали, молча чокнулись. Холодная жгучая жидкость стремительно пролилась по луженым глоткам, привычно обожгла желудок. Присели, наскоро зажевали чем под руку пришлось. Комбат поднял напряженное, с обострившимися скулами лицо к собеседникам. Глаза его полыхнули сдержанным гневом. Дождавшись, когда все взгляды обратятся в его сторону, произнес:

— Значит по Сергею Федоровичу, ничего не изменилось, его держат в администрации, обвинение с него так и не сняли. Соловьев даже слушать ничего не хочет, а остальные, кому я звонил, только руками разводят, дескать, они ничего сделать не могут, — Изюмов помолчал. Яростно катнул желваками и продолжил:

— Да кто он такой чтобы арестовывать Иванова? Он не имел права без меня и военного прокурора арестовывать начальника штаба!

— Да господь с тобой, — слабо усмехнулся полицейский, — какой военный прокурор, нет их у нас в городе. А на законность Соловьеву насрать с высокой башни. Тем более, что горсовет формально наделил его нацгвардию полномочиями по расследованию преступлений против основ конституционного строя.

За столом повисло напряженное молчание, лишь из проигрывателя французский шансонье тихо напевал что-то о вечной любви. Собравшиеся понимали, что если они молча проглотят незаконный арест одного из них, то в следующий раз репрессии могут коснуться любого, кто рискнет противоречить Соловьеву!

— Это все полбеды, — произнес начальник пожарного гарнизона неожиданно резким, злым и абсолютно трезвым голосом, словно не успел уже изрядно принять самогоночки. Сцепив руки перед грудью в замок, он продолжил, обращаясь к Изюмову:

— Семен Викторович, что думаешь по поводу приказа организовать захват Строгановского городка. Это, конечно, ваши военные дела, но, на мой взгляд, твой начальник штаба все верно говорил. Силенки захватить есть, а потом как удерживать и снабжать там наших? На расстоянии сотен километров… Вертолетами? Так сдохнут они скоро. Голимая авантюра, и не надо забывать, что возвращать город придет уже царское войско.

— Волюнтаризм, — басом прогудел атаман и скорчил страшную гримасу, — взгляды присутствующих офицеров на миг скрестились на нем, затем скользнули на комбата.

— Он прав, это я вам как профессионал говорю, — Изюмов на миг остановился. Короткостриженый курсант Семен, готовый жизнь отдать за абстрактные понятия: честь, любовь к Родине, был все еще жив, но лишь постарел и заматерел. Подчеркивая интонацией важность произносимого, продолжил:

— Дело не только в этом. Я за Россию любому горло порву и мне похрену какой в ней век. Там, — он неопределенно мотнул головой куда-то в сторону окна, — тоже Россия, пусть варварская, нищая, да пусть сраная, это моя страна, я ей присягал, там живет мой народ. Я русский офицер и в такой хрени участвовать не собираюсь.

С каждым словом он говорил все громче, на багровое от ярости лицо было страшно смотреть, кулак с силой бахнул по столу. — «Бам-м-м» — пронесся глухой звук по помещению. Тарелки с закусками подпрыгнули, а стоявшая рядом с ним рюмка опрокинулась. Для сидящих за столом мужчин присяга была не пустым звуком и мнение товарища, несмотря на его резкость, они в целом поддерживали. Казачий атаман торопливо положил руку на плечо Изюмову. Тот засопел, слегка успокаиваясь.

— Семен Викторович, спокойно! Тут все поддерживают тебя! Воевать со святой Русью! Да не дай бог!

Главный казак, хотя был изрядно навеселе, но полностью контролировал себя и вел по трезвому. Торопливо перекрестившись, он подмигнул младшему из пожарных. Тот понятливо кивнул. Отточенным движением вытащил пробку из непочатой бутылки, прошелся вдоль стола, наливая прозрачную как слеза, и немного отдающую сивухой жидкость по рюмкам.

Атаман поднялся во весь немалый, под метр девяносто рост, и стал похож на древнего римлянина в белоснежной тоге. Залихватски закрутив пышные русые усы, а что за казак без усов? Провозгласил:

— За русских офицеров!

Дружно чокнулись. Вторая рюмка пошла еще лучше, чем первая.

Пару минут за столом под шансон девяностых активно закусывали, хрустели на зубах поднятые из погребов малосольные огурчики и маринованные грузди. Нарезанная тонкими, до прозрачности дольками ветчина и копчености вмиг перемалывались крепкими зубами, народ размышлял.