ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Когда мы прибыли в «Плазу», я совсем разнервничался: никогда так много знаменитостей сразу не видел. Трумен дал швейцару смокинг напрокат, чтобы тот стоял на входе и проверял по списку фамилии гостей. Всех попросили одеться в ч/б, и первыми черно-белыми пришли Элис Рузвельт Лонгворт, Кэтрин Грэм (она была почетным гостем), муж Маргарет Трумэн Клифтон Дэниел, Джон Кеннет Гэлбрейт, Филип Рот, Дэвид Меррик, Билли Болдуин, Бейб Пейли, Филлис и Беннет Серф, Марелла Аньелли, Оскар де ла Рента, Дэвид О. Селзник, Норман Мейлер, Мэриан Мур, Генри Форд, Таллула Бэнкхед, Роуз Кеннеди, Ли Радзивилл, Джордж Плимптон, Адель Астер Дуглас, Глория Вандербилт Купер и, как сказала бы Сьюзи Никербокер, «в таком духе». Мимо меня прочесала Линда Берд Джонсон – она только получила работу в «Макколлс», и репортеры уже поженили их с Джорджем Хэмилтоном. А на танцполе Лорен Бэколл танцевала с Джеромом Роббинсом, а Миа Фэрроу Синатра – с Родди Макдауэллом, пока муж Мии, Фрэнк, разговаривал с Пэт Кеннеди Лоуфорд.

По-моему, там была самая густая концентрация знаменитостей в мировой истории. Мы с Генри стояли, глазели, и я сказал ему: «Никто здесь только мы». Он согласился.

Я думал, как же это странно: в один прекрасный момент тебя приглашают на вечеринку вечеринок, куда отчаянно хотят попасть люди со всего света, но это совсем не значит, что там ты не будешь чувствовать себя полным придурком! Мне было интересно, можно ли вообще достичь такого положения, чтобы никто и ничто не могло тебя смутить? Думал: «А президент Соединенных Штатов хоть иногда чувствует себя не в своей тарелке? А королева Англии? Или они всегда на высоте – везде и со всеми?» Я пытался держаться поближе к Сесилу Битону – хотя бы потому, что знал его достаточно, чтобы поздороваться.

Я решил постоять у стеночки, как девица, и услышал, как некая дама заметила:

– Он такой прекрасный танцор, – она смотрела на Ральфа Эллисона, чернокожего автора романа «Невидимка».

Вот приблизительно такой я запомнил вечеринку Трумена. Она бы отлично смотрелась на карикатурах в журнале Mad, какой-то совсем уж сюр – в смысле, стоит оглянуться, как в голове всплывают штук тридцать известных имен.

***

Что касается биеннале, мы с Генри на этот счет еще долгое время не могли объясниться. Однажды годы спустя он поделился со мной своим взглядом на случившееся:

– Когда меня попросили быть отборщиком, я очень быстро согласился и решил, кого позову, тогда же, интуитивно. Мне даже в голову не пришло сказать: слушай, Энди, я хочу стать новым куратором современного искусства в Метрополитен, и я лучше тебе следующие пятьдесят лет буду помогать, чем сейчас дискредитирую себя как сумасшедший поклонник поп-арта.

Во время этой биеннале босс Генри, Роберт Беверли Хейл, собирался увольняться, так что Генри приходилось быть аккуратнее с собственным имиджем. Он добавил, что, по его мнению, поп-арт был «чересчур полно представлен» на предыдущей биеннале в 1964-м:

– Тогда Кастелли все здорово устроил. У него, итальянца, полно связей с тамошней прессой и судьями. Согласись, включи я тебя в программу биеннале, ты бы захотел приехать с The Velvet Underground, фильмами, стробоскопами и прочим антуражем и полностью затмил бы других художников, а это просто несправедливо.

Да, подумал я, логично, но почему ему самому было мне это не сказать – почему я должен узнавать подобные вещи из New York Times?

– Действительно, людям поп-арт нравится, – продолжил он, – потому что это медийное мероприятие, оно очаровывает, это «действо», но, как историк искусства, я почувствовал, что должен защищать традиции высокого искусства. Меня и так уже отождествляли с поп-артом – помнишь тот разворот в Life, где я в бассейне на хеппенинге? Я просто не мог больше позволить себе такое…

Да, подумал я, правдоподобно, но все же зачем мне из газет-то об этом узнавать?

– И даже если рассуждать с позиций того, как бы выставка смотрелась, – все гнул свое Генри, – картины Хелен и Жюля такие неясные и туманные, а работы Элсворта Келли – контрастные и радикальные, и я понял, что в плане цвета, контура и структуры поверхности Лихтенштейн и Келли по разным концам, а Франкенталер и Олицки посередине образуют невероятную четверку. У тебя контуры не такие четкие, как у Келли, так что ты бы так не сочетался с ним, как Рой. Так что дело не только в том, что я такой кошмарно амбициозный карьерист, – выставка в итоге хорошая получилась. И, помнишь, Энди, ты же вообще-то «прекратил рисовать» к тому моменту.

– Да, конечно, – в конце концов сказал я. – В смысле, да, Генри, я все понимаю. Когда речь идет о бизнесе, не надо думать о друзьях, я сам так всегда считал. Но можно было до New York Times мне сообщить. Просто взять и сказать другу все прямо в лицо…

– Да, да, – признал он. – Ты прав. Я должен был собраться с духом и позвонить тебе. Но я не знал, что сказать. Было так легко просто промолчать, я ведь на следующий день из страны уезжал.

Ну, по крайней мере, подумал я, это очень в поп-стиле – выбрать самое простое.

***