Пополам

– Что с ней? – ахнул Антон. Он подготовил себя внутренне и морально к рождению брата или сестры, но о собаке даже не подумал. Поэтому замер, замолк и не знал, что сказать. Юлька горько всхлипывала в трубку, явно давно плакала, он молчал, не зная, как спросить, что спросить. Надеялся, что сестра сама расскажет. Боялся, что произошло самое страшное – Молли попала под машину, умерла, наевшись на улице какой-то гадости.

– Мама избавилась от нее, – прошептала со стоном ужаса и отчаяния в голосе Юлька.

К этому Антон точно не был готов. Сердце оборвалось. Что значит – «избавилась»? Отравила, что ли? Нет, мама не могла так поступить. Хотя почему нет? Он слышал разговоры с отцом, когда мама говорила, что надо было «избавиться» от Юльки. Тогда он не понимал, о чем речь, сейчас уже да. Мама хотела сделать аборт, не рожать Юльку. Может, для нее «избавиться» и не звучало так ужасно, как для него и сестры? Если можно «избавиться» от ребенка, почему нельзя от собаки? Собака вроде как не важнее человека? Хотя попробуй объясни это Юльке – Молли для нее была самым важным существом на свете.

– Как это избавилась? – прохрипел в трубку Антон.

– Она отвезла ее в приют для животных. Сказала, когда родится ребенок, собака будет мешать. От нее только глисты и шерсть. – Юлька безутешно плакала. – Попроси папу поговорить с мамой. Пусть она вернет мне Молли. Я без нее умру. Скажи папе, что я на все согласна – учиться в московской школе, жить с вами, только пусть вернет Молли. Она не сможет в приюте. Ее там никто не будет любить. Как я без нее? Она же моя собака! Моя!

– Юлька, успокойся, я сейчас же позвоню папе. Он все решит. Не волнуйся. Но тебе придется уехать. Если мама сдала Молли в приют, где гарантия, что она не сделает это снова? – жестко сказал Антон. Он был потрясен, раздавлен. Думал, был уверен, что поймет маму, бабушку, что бы они ни сделали, найдет им оправдание, никогда не станет винить. Но как можно объяснить такое? Как мама могла избавиться от Молли? Как она с Юлькой после такого собиралась общаться? Юлька ее никогда не простит. Антон знал – сестра не забывала несправедливость, нанесенные незаслуженные обиды, подлые поступки.

– Да, а меня сдаст в интернат или в детский дом. Она уже грозилась. Если я опять буду плохо себя вести, – призналась Юлька и заплакала так, как плачут от горя и чувства несправедливости маленькие дети. Горько и безутешно. Так, что пробирает в самое сердце и добирается до нутра. Антон задохнулся и почувствовал, как в висках стучат молотки. Нет, Юльке что-то причудилось, она не так все услышала. Мама не могла грозить дочери сдать ее в детдом или куда-то еще. Не имела права произносить такое.

– Ты что там, дом подожгла? – Антон едва держался, чтобы сохранять спокойствие, и хотел хоть немного рассмешить сестру, которая рыдала, уже заходясь в истерике. Юлька, в отличие от него, вообще никогда не плакала. Даже в детстве. Терпела. Врезалась макушкой в книжную полку. У Антона, который это видел, звездочки перед глазами начинали мелькать, а сестра только терла место ушиба, но терпела. Или подпрыгивала в прихожей и больно обдирала кожу на ноге, зацепившись за тумбочку. Но опять сдерживалась, хотя ей точно было больно. Даже когда Антон прикладывал на ее ободранную ногу ватку, смоченную перекисью водорода, Юлька только морщилась. В школе медсестра говорила, что у Юльки или адское терпение, или очень высокий болевой порог. Другая бы девочка от перелома руки давно в обморок упала, а Юльке хоть бы что, до конца урока физры дотерпела. И залепила мячом в голову мальчика, который и был виновен в переломе. Тот в отключке от Юлькиного удара, хотя никакого перелома и в помине нет, а она стоит и ухмыляется.

– Не дом, сарай, – хмыкнула сквозь слезы сестра, – но я не специально, он сам загорелся. А соседи требуют компенсировать. У них там вроде какие-то ценности хранились, хотя врут. Ничего там не было. Один хлам. Бабушка должна звонить папе и просить денег, а она не хочет. Мама на меня все время кричит и обещает отправить в детдом.

– Понятно. Чем сарай провинился? – Антон из последних сил пытался шутить, чтобы сестра хоть немного успокоилась и перестала горько плакать.

– Ванька мой велик сломал, специально. Цепь сорвал и разбил камнем, – объяснила Юлька. – И вообще – он дурак какой-то. Все время меня задирал. Достал.

– Дай угадаю, Ванька хранил свой велик в сарае, который самовозгорелся? – уточнил Антон.