Пополам

– Зато ты ее герой. Спас мерзкого брехливого пса. Чего еще желать? Ты ведь всегда этого хотел? Быть хорошим папочкой. А я – злая мать, бессердечная, жестокая. Юлька готова к тебе ехать хоть завтра. Вместе со своей блохастой собакой. Так что, считай, ты своего добился. – Аня говорила так, будто была не в себе, Георгий это сразу понял, но его гнев, ужас от того, что сделала бывшая жена, оказались сильнее. Да, можно пребывать в депрессии, переживать по поводу родов, любовника, отказавшегося от ребенка, но не до такой степени, чтобы забыть о главном – уже рожденных детях, их интересах, чувствах. Аня не имела права лишать Юльку собаки, доводить дочь до состояния безнадежности, трагедии. Не имела права отнимать то, что ребенок считал самым ценным в мире, – собаку. Живое существо, преданное, верное, зависимое. Такое же зависимое, как дети от родителей. Что решат взрослые, то и делают дети. Георгий готов был умереть самой мучительной смертью, лишь бы не думать о том, на что обрек собственных детей – на эту самую зависимость. Взрослые решили, что дети должны жить так или сяк, учиться в такой школе или другой, жить с мамой или папой. Случилось то, чего он боялся больше всего в жизни – дети повторят его судьбу. Окажутся ненужными, нелюбимыми, неприкаянными. Говорят, всегда виноваты оба родителя, оба супруга. Но Георгий знал – виноват только он. Аня действительно быстро стала для него никем. Каким-то неизбежным следствием вроде как счастливой семейной жизни, но не женой, не родной.

– Знаешь, я даже обсуждать с тобой ничего не хочу. Ты для меня – никто. Нелюдь, – сказал в запале Георгий.

– Да я для тебя всегда была никем, – ответила спокойно Анна. – Так, приложение к плите, которое еще и плохо работает. Суррогатная мать, вынашивающая твоих детей, но не испытывающая к ним никаких чувств, как и положено суррогатной матери. Хотя это и мои дети. Да, может, я лишена каких-то инстинктов, но этого ребенка я хочу. По-настоящему. Поэтому пыталась избавиться от собаки. Не хочу, чтобы его облизывала какая-то грязная псина. Не убила же я ее, в конце концов. И не утопила. Вон, бегает по двору благодаря тебе. Чего ты еще от меня хочешь?

– Ты – чудовище, – сказал Георгий. – Я прошу только об одном. Пусть Юлька сама решает, где хочет жить и с кем. Не доводи ее. Это ведь шантаж. Она согласилась жить со мной в обмен на то, что я спасу Молли. Так и сказала Антону. Ты хоть представляешь себе, каково это – заставлять ребенка выбирать между отцом, братом, мамой, собакой?

– Ничего, всем приходится выбирать, – ответила равнодушно Анна.

– Ты совсем с головой перестала дружить? Или это гормональное? Если твой любовник решил тебя бросить, при чем тут Юлька, ее жизнь, учеба, будущее? – опять начал орать, не сдержавшись, Георгий.

– Все, я устала, хочу спать. У меня от тебя голова болит. Не звони мне больше.

Георгий, слушая гудки в трубке, задыхался от ненависти. У него тряслись руки. Он не понимал, как довел ситуацию до такого – абсурда, ужаса, края, за который уже некуда падать. Ведь он мечтал только об одном – чтобы у него была крепкая семья, жена и дети. Готов был работать сутками, чтобы дать семье все необходимое, все, что потребуется. Разбивался в лепешку ради этого. А теперь скатывается в какой-то бред. Где разменной монетой становятся ни в чем не повинная собака и ребенок – заложник родительского развода. Точнее, оба ребенка. Георгий знал – если звонит Антон, значит, что-то случилось, действительно серьезное. Сыну точно нужна помощь, он никогда не беспокоил по пустякам. Как и в этом случае. Но отец бы помог без всяких условий и обещаний что-то дать, сделать взамен. Потому что подобное было за гранью его понимания. Сдать собаку в приют – все равно что отправить ребенка в детский дом или в интернат при живых родителях. Впрочем, Георгий знал, что и такое бывает.

У него был друг в детском доме – Петька. Его как раз сдали в детдом при обоих живых родителях. Мама Петьки была вроде как актрисой, а отец работал дальнобойщиком – перевозил грузы. Из рейса в рейс. Больше никого. Мама отправила оказавшегося ненужным Петьку в интернат, а потом, когда забыла его оттуда забрать, мальчишку перевели в детский дом. Но Петька всегда знал, что за ним вернутся мама или отец. Он жил ожиданием. И всегда подчеркивал, что он в детском доме, в отличие от всех остальных, – ненадолго. Так, временные неприятности. Сейчас родители разберутся со своими работами и сразу же его заберут. Если не мать, заигравшаяся в заштатном театре, то отец точно. Если не отец, заездившийся по своим дальнобойным маршрутам, то мать. Вроде как и бабушки с дедушками в той семье имелись, но тоже сильно увлеченные творчеством и личной жизнью.