Поправка-22

Никто его не любил, а генерал Дридл ненавидел, и только генерал Долбинг относился к нему хорошо, хотя и в этом он не был уверен, потому что полковник Каргил, адъютант генерала Долбинга, наверняка вынашивал собственные честолюбивые замыслы и, значит, вполне мог выставлять его в дурном свете перед генералом Долбингом. Хорошим полковником можно назвать только мертвого полковника, подумал он, — если не считать его самого. А достойным доверия он решился бы назвать только полковника Мудиса, которому, однако, тоже не мог полностью доверять из-за его родственных связей с генералом Дридлом. Мило Миндербиндер был, конечно, для него благословенным даром судьбы, но бомбовый удар, обрушенный самолетами Мило на их полк, застрял у него в горле, как зловредная кость, хотя Мило искусно свел все обвинения на нет, обнародовав гигантские прибыли, полученные синдикатом от сделки с врагом, и убедив каждого, что бомбардировка собственных однополчан и самолетов чрезвычайно выгодна, а значит, способствует расцвету частного предпринимательства. Но все же полковник Кошкарт не мог полностью положиться на Мило, поскольку его норовили сманить другие полковники, а ведь у него в полку служил еще и этот вшивый Вождь Белый Овсюг, про которого этот вшивый лодырь капитан Гнус утверждал, что именно он, и никто другой, передвинул на карте линию фронта во время Достославной осады Болоньи. Вождь Белый Овсюг нравился полковнику Кошкарту, поскольку всякий раз бил по носу этого вшиваря полковника Мудиса, когда он попадался ему под пьяную руку. Он, правда, нравился бы полковнику Кошкарту еще больше, если бы бил по жирным мордасам и подполковника Корна. Подполковник Корн был вшивый умник. Это ярило кого-то в штабе Двадцать седьмой воздушной армии, и все его доклады возвращались обратно с издевательским разносом, а он давал взятки хитроумному штабному писарю Уинтергрину, чтобы тот узнал, кто из армейских штабистов точит на него зуб. Потеря самолета во время второго захода на цель при бомбардировке Феррары не способствовала воинской славе полковника Кошкарта — так же, как и сгинувший в прозрачном облачке самолет, — а ведь его он даже не записал! Полковник Кошкарт попытался припомнить, не сгинул ли вместе со сгинувшим самолетом и Йоссариан, но сразу понял, что тот, к сожалению, не мог сгинуть вместе со сгинувшим самолетом, раз все еще был жив и угрожал ему гнусной склокой из-за каких-то вшивых пяти дополнительных вылетов.

Возможно, шестьдесят боевых вылетов и правда чересчур много, подумал полковник Кошкарт, однако тут же сообразил, что, обязав своих людей совершать больше вылетов, чем другие, добился значительного превосходства над соперниками в борьбе за генеральский чин. Недаром подполковник Корн постоянно повторял, что армия наводнена командирами полков, которые добросовестно выполняют свой долг, и необходим какой-нибудь истинно драматический жест, вроде резкого увеличения нормы боевых вылетов, чтобы обратить всеобщее внимание на свои выдающиеся способности к руководству людьми. Ни один из генералов не возражал, как заметил полковник Кошкарт, против его действий, но и особого значения никто им тоже, по-видимому, не придавал, и получалось, что шестьдесят боевых вылетов — незначительное достижение, а стало быть, норму надо повысить до семидесяти, восьмидесяти, сотни, тысячи или, лучше всего, сразу до шести тысяч вылетов, думал полковник Кошкарт.