Поправка-22

В глазах полковника Кошкарта капеллан был ничтожным пустяком, о котором он мгновенно забыл, потому что его внезапно ослепил новый угрожающий жупел — Йоссариан.

Йоссариан! При мерзостных звуках этого уродливого слова у полковника Кошкарта леденела в жилах кровь и жарко перехватывало дыхание. Когда капеллан неожиданно упомянул это безобразное имя — Йоссариан, — оно всколыхнулось в памяти полковника Кошкарта подобно звону зловещего колокола. А когда за капелланом захлопнулась дверь, воспоминания о голом человеке в строю нахлынули на полковника Кошкарта буйными волнами невообразимо унизительных для него подробностей. Он задрожал и взмок. Открывшееся совпадение было столь чудовищным и невероятным, что оно поневоле воспринималось как дьявольское знамение. Ведь голый человек, получивший в парадном строю «Боевой летный крест» из рук генерала Дридла, тоже звался Йоссарианом! А теперь некий Йоссариан угрожал ему осложнениями из-за его недавнего приказа об увеличении нормы боевых вылетов до шестидесяти. Хотелось бы ему знать, был ли это один и тот же Йоссариан!

Полковник Кошкарт встал и принялся в тяжкой тоске бродить по комнате. Его угнетала непостижимость происходящего. Голый человек в строю, безрадостно размышлял он, застрял у него в горле, как зазубренная кость. То же самое следовало сказать про таинственно переместившуюся на карте линию фронта перед бомбардировкой Болоньи и семидневную проволочку с уничтожением моста у Феррары, хотя уничтоженный в конце концов мост, бодро припомнил полковник Кошкарт, обернулся для него благодатным даром судьбы, несмотря на то что потерянный тогда при втором заходе самолет приходилось признать торчащей у него в горле костью, чего нельзя было сказать про медаль, полученную по его представлению бомбардиром, который повел свое звено на второй заход, — медаль, данная бомбардиру его полка, была для полковника Кошкарта благотворным даром судьбы, в отличие от самого бомбардира, навеки застрявшего у него в горле, словно пакостная кость, поскольку из-за второго захода был сбит самолет. И звался этот бомбардир, как вдруг с ужасом вспомнил полковник Кошкарт, тоже Йоссарианом! Так, значит, их было трое? Его глянцевитые глаза изумленно выпучились, и он судорожно оглянулся — мало ли что могло твориться у него за спиной! Всего час назад в его жизни не было ни одного Йоссариана, а теперь они начали выскакивать один за другим, будто черти из табакерки. Он попытался успокоиться. Ему пришло в голову, что Йоссариан — редкое имя, поэтому, возможно, не существовало трех Йоссарианов, а было только два Йоссариана или даже всего один Йоссариан… но это не имело никакого значения! Его подстерегал неотвратимый рок. Чутье подсказывало ему, что он приближается к необоримой вселенской катастрофе, и его мясистые, весьма объемистые телеса задрожали, словно встряхиваемое желе, когда ему представилось, что Йоссариан, кем бы он ни оказался, сыграет в его жизни роковую роль.

Полковник Кошкарт не был суеверен, однако своим предчувствиям, как правило, доверял; он сел за стол и кратко закодировал в памятном блокноте мучающие его сомнения, чтобы посмотреть на подозрительную историю с Йоссарианами непредвзятым взглядом. Он сделал запись твердой, решительной рукой, отметив некоторые подробности понятными только ему знаками препинания и дважды подчеркнув зашифрованное сообщение самому себе прямой чертой:

ЙОССАРИАН!!!(?)!

Завершив работу, полковник Кошкарт откинулся на спинку кресла, по праву удовлетворенный действенным и безотлагательным поступком в минуту крайней опасности. Йоссариан — это воплощенное на листе бумаги имя снова заставило его содрогнуться. Оно свирепо свиристело сдвоенным «с» и раскатистым «р». Оно было созвучно страшному термину подстрекатель. Оно прыскало россыпью подрывных словес вроде эсэсовский и неприятельский, иностранный, красный и даже бунтарский. Это было гнусное, отвратное, враждебное имя, которое не вызывало ни малейшего доверия. Оно в корне отличалось от таких истинно американских, бодрых, солидных и честных имен, как Долбинг, Дридл или Кошкарт.